Give me therapy, I'm a walking travesty,
But I'm smiling at everything.
Therapy, you were never a friend to me,
And you can keep all your misery.

Официант молча ставит передо мной чашку чая. Он не заглядывал в мой кошелек, но маггловские обноски не оставляют сомнений в том, что мне не по карману его вежливость. Я не жалуюсь. С меня довольно и горячего чая, мои запросы сильно изменились с некоторых пор.
Обхватываю чашку обеими ладонями, она обжигает кожу, но под ней по венам все равно идет колкий лед. Меня лихорадит. 
Знаешь, Пэнси, это болезнь. Это новый вирус, он витает в воздухе, но подцепить его проще контактным путем. Тебе лучше не пожимать мне руку, милая, я чумной, я прокаженный. Мы выдержали с тобой два года карантина. На самом деле, вообще-то, больше. Я начал возводить между нами эту стену еще тогда, когда не мог даже вообразить себе все это, на шестом курсе. «Все в порядке», «ничего не случилось», « не спрашивай» - кирпичики-слова ложились прочным фундаментом, который так пригодился нам в будущем. Прости. Нет времени. Не сейчас, Пэнс. Я выкладывал эту стену, и я же оставлял в ней бойницы, чтобы видеть тебя. Как хорошо, что тебе хватило духу их закрыть.
В последний раз я видел тебя на фото в «Пророке». С ублюдком Маклаггеном. Что я чувствовал? Я с равной силой желал ему смерти и долгих лет жизни, за то, что он спас тебя и обрек на вечные муки. Что я чувствовал? В итоге ничего, потому что я ничего не сделал.
Я ненавижу себя за это.
Я никогда ничего не делал.
Моя единственная заслуга в этой проклятой войне заключается в том, что я не убил Дамблдора. Не в том, что я что-то сделал, а в том, что я что-то не сделал. Смешно, правда?
Мне хочется верить, что ты придешь, и мы с тобой посмеемся. Над чем-нибудь. Мне все равно. Просто хочу вспомнить то старое чувство, как раньше, когда мы смеялись над увальнем Лонгботтомом, над нищебродом Уизли, над страшилой Грейнджер. Над Поттером.
Больше этого я хочу сейчас тебя не дождаться. Я тогда просто выпью свой чай, встану и пойду, подарю жалкий и жидкий букетик первой встречной, приду домой и сожгу твою записку. Никаких следов твоего недопреступления. Ни единой трещинки на твоем стеклянном куполе. Это будет правильно.
Тогда почему я смотрю нетерпеливо на часы и заказываю вторую чашку, чтобы меня не выгнали отсюда?..
Мне тебя не хватает, Пэнс. Я иногда просыпаюсь ночью и судорожно перебираю имена, спотыкаюсь об твое, и думаю, мучительно вспоминаю – где же ты. Порой мне кажется, что ты умерла. Но ты просто замужем. За Маклаггеном. Чертовым ублюдком Маклаггеном. Сейчас смерти я ему желаю больше. Он сыграл свою роль, и теперь ему не мешало бы привести свои бумаги в порядок и благородно удалиться со сцены. А тебе пошел бы черный. Все, что угодно, только не тот белый саван, только не те омертвевшие лилии.
Ты спаслась, притворившись мертвой, как героиня готических романов.
Почему я не помог спастись Астории… Почему так ревностно оберегал тебя, а ее тащил за собой блуждать по кругам нового ада?...
Ты наверняка знаешь ответ. Ты знаешь все ответы.
Ты знаешь меня лучше, чем я сам.
Мне больно думать о том, что ты знаешь обо мне сейчас. И о том, что ты увидишь, если все же придешь. Не понимаю, почему я до сих пор сижу здесь, а не бегу прочь, вероятно, во мне не осталось уже ни капли стыда, весь запас, отмерянный мне на эту жизнь, ушел за два года. Все, что осталось – королевская осанка, смешная под этими тряпками, да капля извращенной гордости, которая позволяет мне клянчить деньги у Уизли, чтобы ты ни в коем случае не платила за себя. Это все напускное и внешнее. Голый остов скелета в полуистлевших лохмотьях.
Ты придешь на встречу с призраком из прошлого, милая Пэнс, и он напугает тебя.
Лучше тебе не приходить вовсе.

офф: если что-то из написанного противоречит твои планам, или мне вообще не стоило начинать первым, я исправлю или удалю) заранее извини)

Твое появление выдают даже не легкие шаги, ритм которых невозможно спутать с другими, но взгляды, направленные в твою сторону. Я смотрю на твое отражение в завистливых глазах, не решаясь смотреть на тебя саму.
Это так странно, ведь даже на расстоянии от меня ты была ближе многих. Я знаю, ты тоже скептически относишься к оппозиции, я так и представляю, как ты кривишься, случайно попав на собрание «Шума и Ярости». Мы всегда избегали подобных сборищ. Да, была Инспекционная Дружина, но она давала нам гораздо больше, чем мы ей, она была средством, а не самоцелью, не была спасительной соломинкой, за которой сейчас тянется так много рук. Да, потом я вляпался в ПС, крупно вляпался, и это было ошибкой, но все же мы с тобой всегда были кошками, гуляли сами по себе на хогвартских крышах... Потом наши крыши раскалились докрасна — красный цвет сейчас в моде — и ты спрыгнула, а я до сих пор катаюсь по ней, шипя и визжа от боли, и не могу набраться смелости, чтобы посмотреть, выжила ты или нет.
Целы ли кости под твоей сияющей кожей, Пэнс?
Цел ли хребет?
Посмотри на меня.
Я изломал себя сам за это время.
То, что ты узнаешь меня, это комплимент. Это надежда, что я не дошел еще до точки невозврата.
Спасибо. Я улыбаюсь тебе, но не знаю, с чего начать, в нашей ситуации даже невинный комплимент вроде «прекрасно выглядишь» может быть воспринят как обвинение, как горький упрек, опускаться до которых мне кажется немыслимым. Я не виню ни тебя, ни Блейза, за то, что вы покинули наш тонущий корабль, я просто не знаю, что сделать сейчас, чтобы наша встреча не походила на поединок двух шахматистов, где каждый ход совершается, чтобы ранить, противника или себя.
Ты опережаешь меня, и наивная глупость не успевает оформиться в слова, застревает комом в горле на доли секунд и вырывается наружу сухим кашлем заядлого курильщика. К счастью, начало беседы, твой тон не располагают к участию и расспросам о здоровье. Я искренне рад хотя бы этому.
Я был готов ко многому, но твой вопрос заставляет напрячься, и мне жаль, что я не могу позволить себе такую роскошь, как отвести взгляд после того, сколько времени я не видел тебя. Я не верю, что ты можешь продаться министерским настолько, чтобы пойти на такое, но ведь несколько лет назад я не верил, что ты можешь выйти замуж за кого-то вроде проклятого Маклаггена, а сегодня ты носишь его фамилию. Теперь мой сумасшедший мир заставляет меня сомневаться во всем, даже в том, что я — Драко Малфой, в особенности во время особенно пристрастных допросов.
Ты делаешь заказ, и я не перебиваю, маленькая пауза-фора, чтобы решить и решиться. Ты спрашиваешь так прямо и опасно, но это ничего ровным счетом не значит, логика бессильна против прихотей и капризов, которыми ты умело плетешь интриги.
Я могу лишь играть и угадывать, и бросать монетку, до тех пор, пока выпавший результат меня не устроит.
- Не удивлюсь, если это будет амортенция в Ваш чай, миссис Маклагген, я бы непременно ее добавил, если бы варил зелья, - отшучиваюсь на уровне школьника, с которого так и не поднялся. Ни да, ни нет на озвученный вопрос, только подчеркнутое «Вы» и ненавистная фамилия в ответ на немые вопросы и собственные.

Ты разливаешь чай, как ни в чем не бывало, с невыносимой легкостью жестов, на которую способны, кажется, только одни - твои - руки, прикосновения которых надолго остаются на коже, отпечатками, знаками избранности. У меня они давно стерлись. Ты говоришь мне "ты", с невероятным спокойствием, ты несравнимо выше этих кривляний и нелепой маскировки, удивительным образом ты сохранила эту роскошь - говорить то, что хочешь. Я беззащитен перед откровенностью. Ты смотришь мне в глаза, и я отвечаю тем же, но ничего не вижу, как ни старайся разгадать, о чем ты думаешь, в твоих глазах лишь волнующий воображение туман. Меня накрывает ощущение ирреальности, будто я столкнулся с с чем-то или кем-то за пределами моего понимания мира.
Будь я магглом, я я сказал бы - ты ведьма.
Я молчу ровно столько, сколько позволяют маленькие спасительные церемонии, но молчать в ответ невозможно.
- Я готов с Вами поспорить. Сделаете ставку?
Небрежно предлагаю, стараясь не выдать моментально возникшего напряжения, отдергиваю руку от чашки, чтобы избежать неловкой случайности.
Я больше не избранный. Я вне твоего круга.
И я обращаюсь к тебе на ты только в мыслях, пограничных с воспоминаниями, которые очень далеко отсюда по всем осям координат. Это просто дань привычке, маленький пряник за то, что готов сам себя бить кнутом за малейшее поползновение к тебе.
- Мой яд Вас не отравит, - я смешиваю в одной фразе и фальшивое неверие в свои способности, и искреннее обещание. Я не хочу причинить тебе вреда, ни прямо, ни косвенно, ни делом, ни словом, хотя и понимаю, что это невозможно. Наша встреча - сплошная безвыходность, череда ошибок, конечно же, только моих, и я совершаю следующую - протягиваю руку за карточкой, не думая о последствиях, думая лишь о том, что непозволительно совершить сейчас, от чего я должен удержаться.
- Благодарю, - холодно, коротко, резко. На капли благодарности в голосе, ни грамма вежливости, ни намека на ответное приглашение. Интересно, будет ли твой супруг рад такому визиту? Я не хочу думать об этом, но я должен, мои риски существенно меньше твоих, и я не понимаю, зачем тебе нужна эта акция благотворительности?
Неужели я был прав в своих опасениях и страх, и твой выбор настолько плох, что ты теперь лезешь сама в хитроумно сплетенную петлю?
Это было бы на тебя похоже.
Ничего не делать слишком просто.
Ничего не делать самой, когда есть другие.
Я нервно отстукиваю карточкой ритм ускорившегося кровотока, сгибаю ее в инстинктивной попытке обесценить, чтобы не превращать в фетиш - ведь в ней нет ничего твоего, даже фамилия до боли чужая, только то, что ее держала твоя рука - толчок к воспоминаниям, из тех, что под грифом "запретно". Одергиваю себя и останавливаюсь. Это все? Предлоги исчерпаны, и вот-вот обнажатся поводы, и нужно успеть обменяться прощаниями, такими же разными и неподходящими друг другу, как если бы мы говорили каждый сам с собой?
Я не хочу. Я еще не готов.