За окном скудный туман обволакивает грешную землю, ошметки грязного снега неспешно, словно подбитые птицы, планировали на землю, дополняя и без того отвратительный пейзаж. Узенькие мощеные улочки, кривые переулки и дома жмутся друг к дружке так близко, словно боятся потерять, редкие прохожие ходят с оглядкой, прячут ладони и взгляды, и стараются побыстрее пройти темный переулок – никто не знает, что там живет, но тьма имеет свойство скрывать и раскрывать все самые низкие пороки человеческой души. Паркинсон неспешно перебирает пальцами в воздухе, разминает руки, забывшие ласковое прикосновение к клавишам, но не отрывается от созерцания куцей картины, открывающейся с четвертого этажа, и чертовой квартиры Блейза. На взгляд магички человек – существо весьма скользкое, но предсказуемое. Возвращаться на места своих мифических преступлений, шептать в исступление, в попытке забыть имена вечных узников собственной памяти и выбирать места обитания, согласно своим настроениям. Забини курит, крутит сигариллу в пальцах несколько секунд перед тем, как раскурить, и острый взгляд зеленых глаз цепляет это тонкое движение, пристрастие чужое души; и, наверное, руки слизеринца пахнут табаком. Коротким движением оправить воротник платья, вглядываясь с трудом в месиво серых оттенков за окном, в грязные разводы по снегу, что покрывает рыхлым пеплом души обитателей богом забытого местечка. Пальцы в чужой руке, и Пэнси остается только недоверчиво взглянуть на волшебника. Какого черта он устраивает дешевые спектакли? Лондон все больше напоминал руины величественного театра, где маленькие мальчики и девочки старались оправдать свое желание страдать, пока где-то за тонкой стеной чужой человек прощался с жизнью. Короткий вскрик – протяжный, одинокий крик чайки, и в мире становится на одного человека меньше, тянет океаном и слышны звуки прибоя. Кто-то уже не дождется домой своих друзей, матерей или отцов, своих детей или внуков. И, конечно, разбитое сердце намного важнее, задетая гордость и мнимое благородство не сравнятся с чьей-то жизнью, - во взгляде Персефоны скользит горькая усмешка. Маленькие мальчики и девочки продолжали играть в любовь, в чувства и в дружбу, выставляя ультиматумы и старательно затирая чужие имена в своей истории. Всего лишь одно заклинание, и Блейз может оказаться мертв, кто же первым будет рыдать на его могиле, чье сердечко будет бешено биться в судорогах нестерпимой боли? Булстроуд не изменилась.
Цинизмом в кровь, издевкой, горькой насмешкой во взгляде и где-то в глубине взгляде прячется разочарование, короткий вопрос, не требующий ответа. Неужели, мелкие интрижки с Милисентой для Блейза были сейчас важнее? Тишина разливается по нутру, Пэнс не нужно слов, чтобы сказать, Блейзу никогда не нужны были слова, чтобы услышать, пальцами запутаться в волосах на затылке, пока признания опрометчиво соскальзывают с губ юноши, пока магичка касается влажными губами виска бывшего однокурсника. Время тянется, дыхание мажет по чужой щеке, мысли путаются в голове, смятение от разочарования и нежности, от небывалой ненависти и любви; коротко касаться губами кожи, вдыхая едкий запах табака, почти взахлеб. Ладонями по плечам, чтобы постараться выровнять сбившееся дыхание, чтобы не выдать переживаний, чтобы никто не смог расшифровать живого человека. И Блейз почти мстит, по-садистки, нежно, вжимая ладони в поясницу, ломая всякое сопротивление, сам того не понимания, растирая семена гнева, раздражения, лезет под кожу, все ближе и ближе – равноценная плата за собственное вмешательство в чужую жизнь.
