Очередная сигарета за это утро. Наконец, удается остановиться, отстраниться, прочувствовать ее вкус. Наконец-то, это процесс, а не необходимость занять руки. Плавные вдохи, неторопливые выдохи в небо. Поднятый ворот пальто. Знобит. Голова идет кругом, но кажется, что это от мыслей, от круговорота мыслей, перекрывающих одна другую. Мысли сразу обо всем. И очень много о вчерашнем вечере, о прошлом.  Эти призраки прошедшей жизни, затаенной на задворках памяти, которую пытаешься стереть, выветрить, выжечь, променять на чужую. Передернуть плечами и глубоко вздохнуть. Думать о Милли не хотелось. Это казалось чем-то неуместным сейчас и нетактичным в принципе. Словно кто-то мог подсмотреть его мысли, отдающие дурным вкусом. Отмахнувшись от всего резким стартом с места, погружаешься в мешанину, парящую в голове, проступающей испариной на лбу и туманящей взгляд.  Отсутствие четких границ. Все когда-либо увиденное или услышанное сплетается воедино с воспоминаниями прошлого, рождая какой-то гротескный потусторонний мир новой реальности, не уступающей своими ощущениями существующей сейчас.  Мысли входили в раж, расправляли крылья, совершая неподдающиеся описанию виражи. Параллельный мир беспрестанно менял свои очертания, но был невероятно реален.
Прислониться спиной к стене какого-то дома, оглядываясь, пытаясь определить свое местонахождения. Уже где-то в маггловском районе, а Косой переулок незаметно для Блейза остался где-то позади. Подъехавший к остановке автобус. Чуть покачиваясь, ни разу не твердой походкой достигаешь его, проходя и занимая место где-то в самом конце у окна. Закутаться в пальто, насколько это вообще возможно и прислониться виском к холодному стеклую.
Автобус плавно трогается с места, перед глазами начинают мелькать дома, прохожие, заснеженные деревья, улицы, маггловские украшения улиц, светящиеся и переливающиеся искрами радужных красок. Все празднуют Рождество. Какая-то непостижимая атмосфера их единства, не затрагивающая Блейза, делая одиночество еще более едким и ощутимым. В голове кружится переплетение Уайтчепелских улиц, затемненных потекшими чернилами. Большая черная клякса сползает с пера, расплываясь непроницаемой тенью по лицу убийцы. Но даже сквозь нее виден его горящий яростью взгляд, алчущий крови, ищущий новую жертву. Он рыщет по улицам, пряча глаза в темноте, за вуалью кляксы, он такой незаметный, он ничем себя не выдает. Он очень обычный. Он слышит стук каблучков по заледенелой дороге. Оборачивается и видит спешащую фигурку в маггловских джинсах, осеннем пальто. Его взгляд привлекает россыпь темных волос по плечам. Его манит едва уловимый аромат ее духов и обманчивая беззащитность. Он разворачивается и идет следом, по пятам. Он ее окликнет, поразится взгляду усталых глаз, и его захлестнет волна ненависти. Она не успеет выхватить палочку. Ее крик не успеет вырваться из горла. Ее ребра хрустнут раньше в его смертоносных объятьях, а тонкая рука бессильно выронит сумку. Ни одна капля крови не прольется на снег. Она будет лежать одна бездыханной куклой в зимнем холоде улиц. Ее глаза останутся отрыты, и в них, как в зеркале, будет отражаться весь мир и серое равнодушное небо.
Резкий выдох, и приступ дурноты заставляет распахнуть глаза и выбежать из автобуса, остановившегося на конечной остановке. Отдышавшись, умывшись снегом и прополоскав рот купленной в ближайшем киоске минералкой, немного приходишь в себя. Немного, но достаточно, чтобы поймать такси и назвать свой домашний адрес. Прижимаешь к себе кипу рабочих бумаг, следя за дорогой, но воспринимая лишь мерцающие огни, свет мигающих светофоров. Не знаешь ни где ты, ни куда едешь, надеясь лишь поскорее оказаться дома и поскорее проснуться от преследующих кошмаров. Таксист останавливает машину на Кэмпден Хилл почти у самого дома. Отдаешь магловскую бумажную купюру, не глядя на ее достоинство, не забирая сдачи. На улице на ветру становится немного легче дышать, но в голове все тот же туман. На улице почти нет прохожих. Во дворе, как всегда пустота, а возможные встречные прохожие наверняка бы петляющую походку объяснили праздником и алкоголем, и лишь немного бы посмотрели свысока, мысленно осудив и тут же забыв о существовании такого соседа.
Темный подъезд. Ухватиться рукой за перила, закрыть глаза, мысленно считая ступеньки, сосредотачиваясь лишь на том, чтобы дойти до двери. Нащупать в кармане ключи, попасть в замок. Щелчок, и уже в темной прихожей. Опускаешься на пол, сползая спиной по закрывшейся двери. Вдох и выдох. Снимаешь ботинки, не открывая глаз, опасаясь того, что пол бросится в лицо, а стены поплывут злым миражем. Хочется расстегнуть ворот рубашки, но рука обнаруживает, что он давно расстегнут. Досада, что это удушье не снять таким способом.
Вдох и выдох. Нужно пересилить себя. Вдох и выдох. Нужно добраться до спальни. Вдох. Что-то горячее в кармане  греет бедро, но сейчас на это плевать. Выдох. Кое-как поднялся на ноги. Держась за стену, открываешь глаза. Пол уходит из-под ног, а стена, не смотря на плотное к ней прикосновение и ладонью и плечом, как-то гуляет и извивается, не желая спокойно стоять на месте. Закрываешь глаза. Шумный вдох через рот. Делаешь шаги в плывущей темноте, хотя бы не видя теперь этих колыханий. Стена как путеводитель, не самый надежный, но все же. Слабая опора под рукой. Свернуть к единственной в квартире комнате, переставляя ноги шаг за шагом. Так, пожалуй, передвигаются старые колымаги, лет эдак за двести пятьдесят. Хотелось бы рассмеяться нелепой шутке, но не хватает сил. Только шумный выдох и столкновение века.
- Русалочьи поджилки! -  Чертов порожек! Как только мог о нем забыть! Приземлиться на больную руку, на напомнившее о себе колено, на радостно засаднивший локоть и бок. Протяжно застонать, хватаясь за ладонь.

Отредактировано Blaise Zabini (2013-01-22 17:43:20)

Несмотря на общее плачевное состояние инспектора, выработанные на службе рефлексы, сработали незамедлительно. Правая рука метнулась к поясу брюк, выхватывая палочку и направляя ее на источник звука. Однако, пока рефлексы делали свое дело, мозг тоже начал активно работать, и подсказал, что едва ли есть большая угроза. Палочка замерла, готовая в любую секунду сотворить необходимое колдовство. Зрение напряглось, фокусируя взгляд на фигуре в кресле.
- Ты еще кто? – неимоверным усилием воли удалось приподняться на локте, не прозвучал уверенно и возмущенно, как хотелось бы.
Фигура была нечеткой и плыла и почти мерцала. Фигура казалось спокойной, хотя в воздухе ощущалось волнение.  Блейз опустил руку и убрал палочку на место, освободив руку для того, чтобы была возможность подняться и рухнуть на кровать.
Подняться удалось не сразу, а едва удалось, как голова снова пошла кругом. Изрядно замутило, и инспектор незамедлительно бросился в туалет опорожнять желудок второй раз за утро. Траектория его движения была весьма неровной и оставляла желать лучшего, хотя сам Забини был счастлив уже тому, что сумел вовремя добраться до места. Немного отпустило, немного полегчало, немного прояснилась голова. Ушли все силы. Плеснув в лицо холодной водой и прополоскав рот, Блейз вытер руки и лицо о полотенце и неуверенной походкой вернулся в спальню. Опустившись на край постели, он  уперся локтями в колени и сцепил в замок руки. Часто дыша, он исподлобья поглядывал на непрошенного гостя, вспоминая данное себе несколько часов назад обещание о сохранении неприкосновенности этого дома для каких бы то ни было гостей.
- Чем обязан? – голова отказывалась соображать, но чужое присутствие заставляло организм работать, инстинкты обостриться и хоть как-то держать себя в сознании.

- Какой еще  плащ? – начинает отчаянно знобить,  поднимаешься и, подходя к окну, закрываешь его, оставляя холодный ветер бессильно биться о стекло.
Такое привычное раньше действие требует слишком много усилий сейчас, слишком много времени сейчас. Остаешься у окна, облокачиваясь о подоконник. Извлекаешь из кармана брюк сигарилу, сосредотачиваясь на действии, лишь краем сознания воспринимая вялотекущую мысль. Прикуриваешь, глубокий вдох и выдох через нос вместе с клубами дыма. Возвращаешь взгляд Шеннон, словно прояснившийся приливом никотина. Мысль становится отчетливее и набирает обороты. Продолжаешь смотреть на Монтгомери, осмысливая, выстраивая догадки, выбирая нужный вопрос. Их слишком много, все слишком спонтанно. Сложно выделить из сумбура что-то одно. Вполне подходит по росту и телосложению под выявленное описание. Вполне не противоречит тому, что установлено.  И какое-то смутно знакомое лицо.
- Почему было бы не обратиться с этим сразу в аврорат? – прищуренный взгляд, но на этот  раз не пытающийся что-то выяснить и разглядеть, в этот раз всего лишь пытающийся настроить четкость зрения.
Вдыхаемый табачный дым несколько отрезвляет, но тяжесть в голове и слабость во всем теле мешают сосредоточиться. Глаза закрываются, но терпкий привкус дыма во рту и щекотание в носу заставляют их вновь открыть.  Выбросить окурок.
Нужно отвести в аврорат, сообщить Фоксу, задать вопросы, провести дознание. Нужно заняться делом. Дело… выронил папку с документами в прихожей, но сейчас нет сил за ними вернуться и убрать все это в стол. Договорился поработать над делом дома. Фокс, акромантул его побери, подал эту идею! «Плохо выглядите, шеф. Может, Вам домой?»
Запрокинув голову, закрываешь глаза, чувствуя холодящую испарину на лбу.  С выдохом, похожим на стон, стереть ее и, не видя ничего перед собой, кроме сумбура пляшущих цветных пятен, направиться к постели, чтобы сесть, унимая головокружение. Слишком сильное. Хуже, чем во время аппарации.  Незаметно сидячее положение превращается в лежачее, глаза не желают открываться, а шумы и мысли в голове начинают стихать, отступая на задний план, уступая место сменяющим друг друга образам.

Когда все ни к черту, не складывается, не клеится, рушится в руках или от одного вздоха,  разум решает выкинуть все неурядицы в помойное ведро и отправиться отдохнуть в теплые края. С тихим скрежетом он поворачивает ключ в дверном замке и толкает ее, выходя наружу. Но всякий раз, выходя за дверь, надо быть очень осторожным, потому что тропинка, начинающаяся у крыльца, на самом деле дорога, а дорога бесконечна. И если забыть об осторожности, можно оказаться очень далеко и обнаружить, что ты чужак в неведомой стране, а как ты попал туда, неведомо и тебе самому. Оборачиваешься и видишь отсветы адского пламени сожженного только что моста. Отблеск отражается в слезящихся глазах, застилая их черным туманом. Поворачиваешься обратно, шагая по тропинке вперед, но движения становятся плавными, скользящими, ты как хищник, пантера, крадущаяся в ночи. Как будто произошла черная, мрачная трансмутация, превратившая в некое новое существо, создание, скользящее по поверхности восприятия и позволяющее лишь изредка, в странные, стихийно возникающие периоды, когда ненадолго включалось сознание, мыслить связно, показывая сюжетные сны. В них сливались все мелочи и детали, увиденные однажды, все то, что никак не желало соединяться наяву. Маленькие несвязные беспокойные упущения. Начинаясь витками, они переплетались в узелки, обрывались и образовывали липкую паутину. Хочется остановиться и принюхаться к лесу, к цветам на кустах, но стоит втянуть носом воздух, ощущается только кровь и потроха.
Инспектор спит. Инспектор слышит сквозь сон тихие звуки, всегда настораживающие его больше, чем шум. Инспектор неровно дышит, ощущая чужое присутствие, предчувствуя что-то не то. Инспектор спит, но его ресницы подрагивают от бесконечной смены образов, мыслей и обрывков снов. Нарушение границ, инспектор вздрагивает и резко открывает глаза.
- Какого черта ты делаешь?! – лежачее положение моментально превращается в сидячее, а левая рука ищет за спиной опоры.

Отредактировано Blaise Zabini (2013-01-25 01:27:04)

Взгляд медленно переместился с Монтгомери на окружающую обстановку, оценивая изменения и складывая в уме из разрозненных кусочков фактов, событий и слов общую картину произошедшего. Затем взгляд снова вернулся к Шеннон. Легкое непонимание и неверие в реальность происходящего сменились вначале легкой улыбкой, медленно всплывающей, подобно утопленнику со дна темного озера, а затем громким искренним смехом.
- Вольно, - сопровожденное улыбкой, расплылось по тему расслаблением и для себя.
Сон был слишком коротким и беспокойным, чтобы прибавить сил, но достаточным, чтобы прояснился мозг, и появилось осознание действительности. Потерев лоб и глаза, Блейз застегнул пряжку ремня и предпринял попытку подняться. Собрав все силы, он встал на ноги. Это было нелегко. Он почти лишился чувства равновесия, и трудно было держать голову, казавшуюся чугунной, наполненную невнятным шумом и остатками сна. Взгляд сосредоточился на Шеннон, оценивая внешний вид и общее состояние. И то и другое не слишком обнадежили.
- Трупов здесь не предвидится, просто нужно больше спать, - слова помогали сосредотачиваться, настраивая на то, что прежде, чем можно будет последовать собственному совету, предстоит совершить несколько незамысловатых действий.
- Будешь чай? – с едой у Блейза всегда был напряг, а вот чая было в избытке и самого разного. Он имел обыкновение скапливаться не смотря на редкое его приобретение. В отличие от кофе, он не шел так часто в расход, а в отличие от продуктов питания, имел свойство не портиться гораздо дольше.
Мысли подсказывали, что о свидетеле стоит сообщить в аврорат, но собственное самосохранение намекало, что это не так уж и срочно, и потерпит до момента обретения большей вменяемости. В голове крутились многочисленные вопросы, но сейчас не хотелось их озвучивать. На первый план вопреки обыкновению вышли обычные бытовые вопросы и потребности. Свои и не только. Монтгомери явно пришлось не сладко этой ночью, и это не могло не иметь последствий.
- У меня холодно, могу дать тебе что-нибудь потеплее твоей одежды и менее громоздкое, чем чужая куртка, - подойдя к шкафу, Забини некоторое время осматривал его содержимое, после чего извлек оттуда маггловский серый свитер, который одевался лишь раз, и протянул его подростку.
Сняв рубашку и бросив ее на спинку кресла, Забини одел избранный для себя черный джемпер.
- Повреждения после ночи есть? – теперь все внимание было сосредоточено на Монтгомери, а в мыслях проводился анализ возможной медицинской помощи и смутные мысли о посещении Мунго, а значит затем и Министрства. И значит, прощай надежда на сон, отдых и отсутствие раздражающих косых взглядов коллег. Хотелось бы обойтись своими силами, а официальные визиты отложить до следующего утра.

Долгий изучающий взгляд и удовлетворенный кивок. Пока можно обойтись без колдомедика.
- Хорошо, пойдем пить чай, - руки в карманы, не замечаешь, как сутулишься, направляясь на кухню.
Первым делом закрываешь окно. Затем уже открываешь дверцу шкафа, отодвигаешь в сторону запасы алкоголя, доставая баночки с чаем. Пробегаешь взглядом по названиям и составам, тройку коробочек открываешь, делаешь вдох. Одну оставляешь на столе, а две других убираешь на место. Ставишь чайник на плиту, используемую только для этой цели, и никак не для готовки. Находишь на полке давно не пользованный заварной чайник. Чая со специями на дно, чтобы позже ошпарить кипятком, заставив воду насыщаться цветом, источая насыщенный аромат корицы, кардамона, яблок и имбиря.  Еще бы пара магических ингредиентов взамен чайным листьям – получилось бы неплохое зелье от простуд.  Две чашки на стол, далекие от идеальных чайных сервизов для приема гостей. Даже не чашки, скорее толстостенные керамические кружки, не претендующие ни на что, но долго сохраняющие тепло и аромат напитка. На всякий случай заглядываешь на все полки в поисках уцелевшей еды, не поросшей мхом, хотя уверен, что утром вычистил все. Результат оправдал ожиданье.
Чай по кружкам. Горячий ароматный пар клубится над ними.
- Хочешь есть? – садишься на стул, делая первый согревающий глоток, приятным привкусом обволакивающий горло.
- Можно заглянуть в кафе здесь неподалеку, - послевкусие.

- Праздника, - эхом отозвался голос Забини, озадаченного смотрящего на пирожное на столе.
В голове с новой силой вихрем закрутились вопросы и предположения, по счастью спешно прерванные непониманием происходящего. Проследив за Шеннон взглядом исподлобья и недовольно хмыкнув, Блейз в уме отметил очередное проявление самовольного перемещения по его жилью. Жилью, которое вновь осквернено чужим присутствием, пусть и такого важного человека как свидетель. Нахмурившись, он с громким стуком, которого вполне мог избежать, опустил заварной чайник на стол и вышел в прихожую.
- Доставка, - с ноткой недовольства и скептицизма повторил Блейз и подошел к двери.
За  ней и вправду ожидал молодой человек с пакетами, которые тут же протянул, широко улыбаясь. Инспектор оценивающим взглядом окинул юношу, не вызывавшего никакого доверия. Машинально отметив про себя, что юноша левша, несколько близорук и рассеян, Забини все же протянул руку к пакетам и намеревался уже было лезть в карман брюк за деньгами, как под рукой обнаружилось это… уже язык не поворачивался хотя бы мысленно сказать «свидетель».
Опустив пакеты и закрыв входную дверь на ключ, Забини молча понес их на кухню, расположив их там на полу ближе к плите. Подойдя к столу, Блейз сделал пару глотков обжигающего чая, немного успокаивающего першащее горло. Поставив чашку на стол, он повернулся к Монтгомери и скрестив на груди руки, чуть склонил голову набок.
- А теперь объясни мне, как тебе удалось найти мой адрес и попасть в квартиру? – голос звучал очень тихо и размеренно.
Впрочем, на счет проникновения у Забини были догадки, вполне неплохие. Но лучше все было услышать из первых уст, а теории и предположения припасти для другого случая. Сейчас предстояло выбрать дальнейший план действий. Мысль отложить все до утра уже не казалась такой заманчивой.

- Открыть дверь и войти внутрь несложно, когда есть ключи от замка на двери, а в остальных случаях это должно вызывать трудности, - скептическое замечание, и изучающий пристальный взгляд на Монтгомери.
Дальнейшие слова заставили нахмуриться. Всегда предпочитал сказанное четко и прямо вилянию и уходам от прямых вопросов. Даже не назвать это влиянием профессии, просто по душе ясность. Просто поперек горла недомолвки, успевшие уже изрядно отравить жизнь. Возможно, если бы не головная боль, не саднящее горло, отвлекающее внимание, не  слабость во всем теле и рассеянное внимание, возможно, тогда бы удалось быстро и в красках увидеть всю картину. Сейчас же это выглядело лишь палитрой. Мешанина слов, намеки на улавливание смысла, но не более того. Соединиться воедино логической цепочкой они отказались, так и оставшись только звеньями. Вести допрос сейчас не представлялось возможном ни физически ни по закону, но вот прояснить такие моменты, как само по себе появление свидетеля вскоре после происшествия в доме главного следователя по этому делу следовало теперь уже не просто до утра, а немедленно. Это позволило бы, возможно, вздохнуть чуть свободнее и отодвинуть официальные дела уже действительно до утра.
Постояв с минуту, Блейз старательно переваривал все услышанное, после чего решил, что лучше присесть. Опустившись на стул, он придвинул к себе чашку с чаем и, сделав глоток, вновь посмотрел на Шеннон.
- А теперь все еще раз по порядку и очень обстоятельно, - голос звучал тихо и очень спокойно

- Статья, - кивнул Блейз, -  вроде той, которая идет за присвоение чужого кошелька.
Наконец, мозг начал работать более продуктивно, подсказав, почему лицо свидетеля кажется знакомым. Вопросов, почему знакомство с Монтгомери как со свидетелем не состоялось прямо там, на месте преступления вопросов не вызывало, и это даже несколько радовало Забини. До завтра он успеет привести себя в более вменяемое состояние, определится с тактикой ведения дознания. До завтра он, возможно, сможет нормально поспать, до завтра он соберется с силами, потому что завтра потребует их очень много. Будет очень много работы, очень много споров и забот. Самые главные вопросы на сегодня решены, остальные потерпят до утра, чего бы это ни стоило. Что-то подсказывало, что это может обернуться выговором за задержку расследования, но это не тот случай, когда восемнадцать часов сыграют большую роль… если только не будет очередной жертвы этой ночью… Но тащить подростка в Министерство прямо сейчас тоже не лучший вариант. Допрашивать без соблюдения формальностей тоже не стоит, даже учитывая ситуацию, все равно мозг не сложит сейчас все в одну большую красочную картину. Ему стоит отдохнуть, стоит поспать, а завтра заглянуть в Мунго.
Неимоверным усилием воли все важные вопросы отправляются куда подальше, до лучших времен. Сейчас важно выстроить последовательный список действий на самое ближайшее будущее.
- Хорошо, остальное оставим до завтра. Сейчас… - взгляд надолго задержался на Шеннон, пока шла внутренняя борьба между целесообразностью действий и защитой своего жилища.
- Сейчас, - последовал шумный выдох, - можешь, что-нибудь приготовить, пока я найду для тебя полотенце.
Допив чай и поднявшись со стула, Блейз направился в комнату, мысленно радуясь головной боли, не позволяющей принимать все происходящее с присущей критичностью и чувством собственничества. Полотенце искать долго не пришлось, но нужно было подумать над остальными проблемами, связанными с чужим пребыванием в такой личной квартире. Взгляд раз за разом пробегал по комнате, оценивая обстановку. Ничего умного и универсального в голову не приходило, поэтому Блейз продолжал стоять и хмуриться, не желая мириться с предстоящим выбором. Наконец, негромко выругавшись, он вышел из комнаты, повесил в ванной большое банное полотенце и вернулся в кухню, чувствуя вполне аппетитные манящие запахи.
- Завтра утром пойдем в Министерство на официальное дознание, и я очень надеюсь на твое разумное поведение до утра, - в голосе чувствовалась смесь недовольства всем происходящим с вселенской усталостью.

Вообще-то в голове инспектора роились еще десятки вопросов, весьма и весьма интересовавшие его прямо сейчас, но не то чтобы этика, а скорее профессионализм и в некоторой значимой степени нежелание нести ответственность за серьезное нарушение принципов дознания, а соответственно и закона, останавливали его в их озвучивании. В конце концов, этот ночной потрошитель явно никуда не денется из страны с железным занавесом, а внутри раствориться ему не даст этот невозмутимо-спокойный, самобытный свидетель, сидящий теперь на кухне главного инспектора и следователя по этому делу. Забавно складывался пазл. 
Блейз стоял на входе в кухню, облокотившись плечом о дверной косяк и задумчиво созерцая детскую непосредственность  рядом с едой. Надо заметить, заботливую непосредственность, без преобладания эгоизма, свойственного в смутное время почти всем, хотя у этого была и своя обратная сторона, не вселявшая большого энтузиазма в слизеринца.
- Я оставил для тебя в ванной полотенце, - потерев висок, известил Блейз и громко чихнул.
Вспомнив о, мягко говоря, оставленных в коридоре важных документах, Забини молча вернулся туда, быстро собрав разбросанные по полу бумаги, фотографии, отчеты и заключения. Приведя их в относительный порядок и скрепив аврорским грифом – во избежание попадания в руки любопытствующих – оставил на тумбочке прихожей, намереваясь просмотреть все позже.  Возвращение на кухню стало переломным моментом в сопротивлении приятным ароматам, и Блей, мысленно подписав капитуляцию, все же сел за стол, не без некоторых внутренних опасений принявшись за еду.

На кухне тишина, нарушаемая лишь негромким звучанием столовых приборов. В мыслях – белый шум с черно-белыми картинками, так легко прерываемый помехами потяжелевшего и снова потеплевшего жетона в кармане брюк.  Настойчиво разливающийся теплом и даже жаром с каждым шагом незваного гостя, приближающегося к дверям. Если закрыть глаза, кажется, можно легко сосчитать шаги: три последние ступеньки, четыре шага до двери и сердце пропускает удары, выжидая, похолодеет ли жетон.  Приборы сложены на тарелке, в руке зажата палочка, слух на пределе, а взгляд невидяще замер на Шеннон. Тихий щелчок дверного замка, и глухой стук закрывшейся двери. Кто-то либо слишком глуп, либо слишком отчаен.
Оказаться на ногах одновременно с вошедшей гостьей, поспешно спрятать палочку, по счастью, не успевшую рассечь воздух каким-нибудь неприятным заклинанием.  Губы едва заметно кривятся в усмешке.
- Ты долго добиралась, - будничный тон, быстрый показной взгляд на наручные часы, - года полтора, если не ошибаюсь?
А в глазах танцуют черти, а в уголках губ смеется паяц.
- Ты как раз к концу ужина, поэтому я смело могу тебе предлагать что-нибудь горячительное на твой безупречный вкус, - пара быстрых шагов, чтобы оказаться рядом с Пэн и обнять, наплевав на созданный ею образ светскости.
Однако, на вопросы однокурсницы всегда было лучше отвечать, даже на невысказанные, поэтому поспешно отступить на полшага, чтобы совершить священный обряд знакомства.
- В Министрестве завал, и, как видишь, теперь приходится брать работу на дом, - мимолетная улыбка, язвительность во взгляде, - знакомься, моя работа: мистер Шеннон Монтгомери.
- Шеннон, представляю тебе мисс Пэнси П…, - прокашляться, пока привыкаешь вновь к той мысли, что вечная Паркинсон теперь Паркинсон только в памяти, только в отголосках прошлого, - миссис Персефона МакЛаген.  Ритуал совершен.
- Надеюсь, ты не решишь спешно окончить свой визит, а то я решу, что теперь такие традиции, - помогая снять пальто, окидывая Пэн оценивающим взглядом, - а где бант?
Много-много слов, то ли от радости, то ли от страха, что недавняя, слишком еще острая история повторится. По привычке, обращать все в шутку, чтобы не переживать снова, не успокаиваться порошком, ветром и чужими духами.

Отредактировано Blaise Zabini (2013-04-03 19:28:24)

Объяснения волновали Паркинсон в самую последнюю очередь, вольно передернуть плечами, когда мантия оказалась в руках Блейза, с усмешкой оглянуться на хозяина квартиры. «Знакомство» произошло смазано, как-то поспешно, неловко, с трудом перебивая удушливый запах безысходности: слащаво сладкий, терпкий с привкусом мускуса. Забини любил драматичность, любил страдания и любил себя в страданиях, вместо того, чтобы сжать зубы и постараться хотя бы на сотую долю искупить свои грехи, парень продолжал упиваться положением жертвы, открывал настежь окна, надеясь, что морозный ветер жестко выскоблит этот смрад, алкоголь притупит собственные ощущения, а грязная ласка на идеально заправленной постели сможет утолить жажду. Не пора ли двинуться дальше? Но Пэнс продолжала молчать, выжидая удачного момента, ожидая, когда игра с самим собой, этот моральный онанизм, надоест, когда можно будет, перехватив острый осколок поудобнее, вспороть удушливый мутно-розовый мирок Забини – всем было плевать на его страдания, плевать на все его прошлые грехи. Ни благородство души когда-то заставило Пэнс закрыть глаза на чужие недостатки, ни светлые чувства диктовали линию поведения, а прощение было получено ни в глупых позывах человеколюбия бывшей слизеринки, мир катился под откос и, если каждого судить по меркам прошлого времени, то можно рыть братскую могилу, в Лондоне не найдется и пары человек с чистой совестью. Половину слов пропустить мимо ушей, на половину отвечать почти автоматически, тренируясь в словесной эквилибристике: «Ты долго добиралась, года полтора, если не ошибаюсь?» - «Кто-то забрался в самый дальний и грязный угол, ничего ближе не нашлось?»; незамысловатая игра для аристократов, бывших аристократов.

- А ты себя хорошо вел в этом году? – не удержаться, дернуть бровью в ответ на все вопросы о бантах, чуть поспешнее, интимнее, чем обычно, почти коснуться губами уха. – Ищи дальше. Он есть. – Ухмылка напоминает оскал, последний год оставил отпечаток на лице миссис МакЛаген, и нет уже шестнадцатилетней волшебницы, что терялась среди улочек Парижа, цитировала великих и с удовольствием пускалась в обсуждение очередного романа Блейза «в этот раз точно любовь», который проходил скоропостижно, вместе с рассветом. – Я бы тоже пошла работать в Министерство, пусть выдадут мне мальчика лет восемнадцати-девятнадцати, буду брать работу на дом. – Перчатки и клатч нашли покой на столе, осколки чашки Шеннон благополучно были склеены коротким «Reparo» и водружены в мойку уже в виде грязной чашки, скользнуть интересом по импровизированному бару, перебирая бутылки, вчитываясь в этикетки не долго, чтобы после без приглашения присесть за стол. Блейз выглядел более чем паршиво, мало того, что не удосужился выдать девочке свитер по размеру, к тому же на лице была то ли пара бессонных ночей, то ли адово загруженная неделя, впрочем, наличие юницы тому только в очередной раз было подтверждением. – Выглядишь паршиво. – Констатация факта и нетривиальное предложение помощи, запрятанное под сложной системой явок и паролей; где-то в утробе ванной послышался шум воды, который острый слух Паркинсон зафиксировал фоном. Нет, не предложение, констатация еще одного факта, МакЛаген могла бы еще вечность не интересоваться обителей друга, но в последние дни парень совсем перестал внушать доверие, и вместо того, чтобы вести задушевные беседы, Пэнси просто объявилась на пороге незапланированной гостей, чтобы воочию увидеть, чем тут занимается Забини. Магичка ожидала, чего угодно, даже хотела, чтобы на кануне Рождества и собственного дня рождения, парень терялся в простынях, пока его ублажают парочка длинноногих блондинок, или совсем упорот, коротая вечер с бутылкой вискаря, но картина оказалась совершенно из иной оперы. – И квартира у тебя тоже паршивая. – Бывшая слизеринка чуть оттаивает, качает головой, оглядываясь на пустынную кухню, уют бежал отсюда, поспешно собирая сумки.

Отредактировано Pansy McLaggen (2013-04-05 02:40:27)

Это Блейзовское «мне не привыкать» саднило слух, но сказать ничего против Паркинсон не решалась, вспоминая не раз сказанное «переживем», глядя на очередную проблему вселенских масштабов. Что это было? Хваленная слизеринская гордость или старые привычки, которые воспитывались в аристократах с самых пеленок? Не стоит тешить себя мыслью обо всех, некоторые однажды предпочли свалить из страны, предпочли легкую жизнь, предпочли драпануть, поджав хвосты. Персефона больше не вспоминала об этом с дикой ненавистью или не пониманием, все раны уже давно зарубцевались, а привычный отстраненные настрой припорошил все улики снегом, безразличием, цинизмом. Слова теряют смысл, слетая с губ Блейза, Пэнс лишь не однозначно ведет бровью, прослышав упоминанием о Булстроуд, все-таки Лондон слишком мал для того, чтобы укрыть всех бывших выпускников Слизерина, рано или поздно дороги пересекаются, нити судьбы смешиваются и распутать эти узлы уже не имеешь силы, времени, желания.

- Она все также же цинична и избирательна в связях? – К парочке Булстроуд-Забини Пэнси относилась двояко, с одной стороны её дико завораживали эти невнятные пляски, словно два подростка в свой первый раз: темно, страшно, все смазанно и невнятно, с диким перегаром – кто-то принял перед для смелости, туда-сюда и вот уже не девушка, женщина сдавленно натягивает блузку, оправляет школьную юбку, чтобы вернуться к своей жизни и больше никогда не вспоминать о том, что было. Но с другой стороны, порой все эти растяжки нежных чувств надоедали, и Паркинсон только едко кидала «переспите уже» в спину друзьям. Годы шли, но заметить в порочачих связях друзей, к великому сожалению слизеринки, не удавалось. И что же было не так? Вроде, и Булстроуд симпатичная, и в сторону Забини смотрит влажными глазками, да и с той стороны все в порядке, Паркинсон от обиды порой так и подмывало узнать у другу, неужели просто не встал на Милисенту? Молчать магичка научилась еще в далеком детстве, что не раз спасало ей жизнь, от того мысли оставались всего лишь мыслями, а друзья друзьями и совсем не собирались устраивать жестокую расправу над однокурсницей.

- Dimensio, - короткой фразой в пространство, пока Блейз забавлялся с бокалами и бутылками, размышляя, то ли о чем-то своем, то ли попросту выпадая из реальности. Паркинсон всегда были нужны масштабы и сейчас ютиться в относительно не большой кухоньке магичке хотелось меньше всего, палочка отточенным движением мелькнула в руках, помогая стенам уехать в стороны, потолку приподняться, и промелькнуло что-то во взгляде Пэнси задорное, которое отразилось в последующих изменениях жил площади Забини, назвать это домом у аристократки не хватало смелости. Небольшой бордюр в переходе от стен, и еще бы зачаровать в квартире потолок, чтобы кухня стала похожа на веранду, но волшебница предпочла остановиться лишь на более каноничной люстре, в сотню свечей номиналом; электрический свет Паркинсон не признавала, маленькие языки пламени давали более теплый тон, наполняя пустующее пространство каким никаким, но уютом. Тарелки после импровизированного ужина в мойку, вместе с чашками и жирной сковородкой – мыться; Паркинсон за несколько лет жизни в замужестве научилась управляться с бытовыми заклинаниями. Внимание девушки привлек ни то чайник, ни то какое-то подобие из посуды Забини, все недочеты решались простой трансфигурацией, которой хватит на приготовление чая; стоит ли напоминать, что девушка совсем не одобряла моды на маггловскую технику? В каждом движение Пэнси жил многовековой консерватизм её предков, да и всех чистокровных, аристократичных родов Британии, хранители традиций все-таки нужны, как бы не кичились волшебники своим панибратством с магглами, иначе бы пришлось бы изобретать «колесо» чуть ли не в каждом поколение. – Я видела у тебя чай, - Ладонью мягко по пояснице Забини, проходясь чутко подушечками пальцев поверх ткани, почти ощущая тепло тела или теша себя бредовыми фантазиями, чуть приобнимая, чтобы просунуться между юношей и шкафом, заглянуть за бутылки, совершенно бессовестно выудив парочку упаковок с чаем и вернуться к делам более насущим. Шепотку того, шепотку другого, растереть между пальцев, чтобы вкусить аромат, выдать тихое «ммм» и позволить сушеным  листьям россыпью упасть на гладь воды. Педантично отряхнув ладони от невидимых крошек, Пэнси окинула вольным взглядом кухню, которая благодаря небольшим манипуляциям все больше принимала вид дома волшебника; магичка имела дурное свойство приносить с собой свою атмосферу, не смотря на то, что в большинстве своем антураж Блейзовской кухни остался не тронутым, лишь чуть массивнее стали стулья, на столешницах появилась резьба – все дело в мелочах, которые умело цеплял взгляд волшебницы, – Теперь твоя рука. -

Отредактировано Pansy McLaggen (2013-04-12 22:43:55)

Монохромность каждого слова поражала, поражали постоянные дыры в обороне, и Пэнси так неприкрыто, с издевкой, хотелось ткнуть в них пальцем, расковырять лишь слегка затянувшиеся раны, чтобы напомнить Забини, что он не гриффиндорский сопляк, готовый придаваться горестям и печалям. Сожаление – далеко не удел слизеринцев, напортачил, так имей честь прибрать за собой, попался на глупости, сделать выводы, но никогда не начинай сожалеть о содеянном, живя прошлым. Магичка ведет хватко пальцами в воздухе, где совсем недавно было запястье Блейза, чуть ведет плечами, чтобы отвернуться в сторону чайника, заглянуть под крышку и втянуть тонкий аромат. В жизни Пэнс было множество табу, множество коротких «нет», которые нарушать было нельзя, и одно из таких гласило о принципе не вмешательства. Сколько раз магичка наступала на одни и те же грабли? Сколько раз встречалась с людьми, которые готовы только сопли размазывать, упиваться своими страданиями, но когда предлагаешь помощь, быстро сматывают удочки или вовсе стараются обвинить тебя  во всех смертных грехах. Если человек не хочет спасения, не хочет менять, то бессмысленно его заставлять, наркоманы вновь возвращаются к своей дозе, убийцы вновь встречают в переулках своих жертв, а светловолосые пустышки плачут из-за очередного «неугодного» мужчины. Сила не приходит извне, а мир не поменяется в одночасье, чтобы один единственный волшебник смог бы легко решить свои проблемы одним мановением руки. Паркинсон обо всем этот помнила, как и о том, что Забини не оценит её заботу, не оценит ни единого следующего действия и, скорее всего, будет проклинать её беспардонную натуру испокон веков, но видеть, как еще мальчишка убивает себя собственноручно, не могла. Палочка хлестко скользнула в руках, упираясь в затылок хозяина квартиры.

- Petrificus Totalus, - Столь привычное, столько раз использованное заклинание, теперь легким холодком пробежалась от предплечья к запястью, чтобы сорваться магическим поток в пространство, чтобы коснуться теплой кожи слизеринца. Никогда Пэнс не думала, что друг настолько тяжелый, удерживать онемевшее тело и чудом ухватить бокал с виски, отставить на стол и, сделав пару неуверенный шагов, завалить сотрудника Министерства туда же. – Я всегда знала, что ты тот еще идиот, но не думала, что настолько. – Паркинсон невольно потянулась, расправляя плечи и придерживая парня одной рукой, чтобы со стола безвольной тушкой не сполз, легкое раздражение, негодование сквозили в словах магички. Придумал себе болячку, ворошит её уже какой год, придумывает новые способы для самобичевания, а теперь еще и геройствовать надумал, так, что каждый третий магглорожденый может прочесть его душу, как открытую книги. И где столь привычный глаза слизеринец? Где блистательная улыбка? Где умение выходить сухим из воды и выигрывать самые безумные споры? От всего этого остался только кусок дерьма, который только и думает, как себя пожалеть. Эгоист херов. Коленкой между ног Блейза, мягко наваливаясь сзади, чтобы освободить для работы обе руки, ловко разбинтовывая повязку и оглядывая поврежденную руку. – Episkey, - провести пальцами следом, рана под воздействием магии быстро зарубцевалась, сходя и вовсе на нет. – Sobrius,  - Почти сквозь зубы, жестко, но в желание сделать все четко. Учитывая пристрастия бывшего однокурсника, Паркинсон готова была поклясться, что за прошлый вечер  он успел выжрать приличное количество спиртного и не факт, что не заправился чем-нибудь повеселее, устраивать здесь тесты магичка не горела желанием, все еще отдавая себе отчет в том, что в ванной находиться несовершеннолетняя волшебница, которая может и не понять колоритности данной ситуации, где Блейз буквально носом в стол вдавлен. – И последнее на сегодня. Enervate. – Без разрешения, без договоренностей или заранее очерченных границ, Пэнс лишь сильнее сжала пальцы, когда палочка начала нагреваться, отмечая воздействие последнего заклинания, и магичке только хотелось, чтобы остужающий пыл холодок, что пробежался с немногочисленным зарядом бодрости, уносящим жар распаленного сознания и организма, подействовал хотя в малой мере. Большего сделать брюнетка не могла, осталось только осторожно усадить Блейза на стул, потянуть сковывающие нити, позволить волшебнику постепенно обретать контроль над собственным телом. – Придумал же себе дурость: память об ошибке. Нашел, что вспоминать. – Почти шипя себя под нос, откровенно плюясь ядом, Паркинсон облокотилась плечом о стену, выглядывая косо в окно, укладывая палочку обратно в нарукавный карман. Сейчас слизеринка и не ожидала понимания со стороны её подопытного кролика, не ожидала благодарностей, но и на возможную истерию, мелкую обидку или очередную «рану», которую она тут так неосторожно нанесла своей заботой было, откровенно говоря, плевать. Закурить бы после всех событий последних трех лет, но Пэнс только осторожно проводить ладонями по бедрам, оправляя платье. Все это было очень мило, пока не начало касаться, например, работы или адекватности поведения. И, что за мученика решил из себя сделать Забини?

Отредактировано Pansy McLaggen (2013-04-22 22:11:48)