Спустя двое суток, несколько литров кофе и подозрительно быстро закончившуюся бутылку виски эмоций в тебе не осталось, все, что не рухнуло само, ты лично разобрала до основания по кирпичику, все, что не удалось разобрать – размыло, вымыло, растворилось в крови и исчезло. Ты состоишь из костей и могильной пыли, безразличие серым саваном накрывает плечи, под призрачным капюшоном прячешься от чувства вины, от любых размышлений на эту тему сбегаешь один лишь известным способом:  применяешь к миру Nox, отрекаешься от чувств как от света. Проще, когда внутри безупречное ничего, ни печалей, ни радостей, ни сомнений, ни угрызений совести, от стыда не хочется лезть на стену, потому что стыда нет, все, что у тебя осталось – безжизненная пустыня, в которую ты сама себя превратила за каких-то два дня. Так проще, только это не может длиться вечность, в пустыню занесет снеговые облака, все покроется корочкой льда, а потом начнется извержение вулкана, хруст ледяных глыб, хруст земной коры и хруст костей сольютcя в одно, эмоции вернутся и перестроят нутро на свой лад, апатия закончится посредством безумия, но на все разрушения и реставрации тебе требуется время, а никто почему-то не хочет осчастливить тебя такой малостью как банальное спокойствие и выходная неделя – Аврорат зовет, ты меланхолично вертишь в руках вчера вечером принесенный совой пергамент с печатью и подписью мисс Рихтер, стоя перед открытым окном и не замечая, как снег засыпает тетрадные листы на подоконнике, ту их часть, что ветер еще не успел закружить в медленном вальсе.
В сантиметре над полом кружатся вырванные страницы и снег, в ста шестидесяти восьми сантиметрах над полом кружится твоя голова, от замедленных, как рептилии в холода, мыслей, от того, что ты ела последний раз шестьдесят один час назад. Отключение от мира, как от сети, органы чувств будто забило песком или ватой, цвета – размытые, грязные, как сквозь пыльное стекло, звуки – неразборчивые, далекие, голод - потерял свое значение, холод – почти не чувствуется, босиком стоя перед распахнутым окном, ты не поджимаешь пальцев; сны серые, мутные, сам сон - по привычке, наступившее Рождество - стерто из памяти, и алкогольное опьянение, кажется, стало тусклым и блеклым, янтарная жидкость вчерашним утром почти не приносила тепла, даже жжение в горле казалось ненастоящим, будто виски из горла хлестала не ты, а один из твоих двойников в параллельной вселенной.
Пальцы сжимают приглашение на дружескую беседу – ты не хочешь идти, ты не хочешь думать, зачем тебя туда вызывают, тебе все равно, ты эгоистично занята лишь собственным превращением в камень. Пергамент складывается в самолетик, самолетик улетает в открытое окно, ты разворачиваешься, почти довольная собой, с целью вернуться к справочникам по колдомедицине, рисунки развороченных после нападений оборотней грудных клеток занимают твое сознание, спотыкаешься – бьется стекло, бьется вдребезги банка, бьется в агонии Фредди. Два простых заклинания собирают стекляшки воедино и наполняют банку водой, ты поднимаешь с пола отсыревший лист – твой почерк и строчки про отца.
Становится по-настоящему стыдно. За свою слабость, как и всегда, за слабость. Отец вряд ли остался доволен, узнай он, что его дочь бегает от проблем и отсиживается в маггловской квартире. Маггловский будильник на полу у кровати говорит, что еще не поздно все исправить, чтобы собраться и привести себя в благопристойный вид, много времени не требуется.
Девять часов ноль минут. Ты закрываешь дверь в квартиру.
Девять часов три минуты. Аппарируешь из одного маггловского переулка в другой.
Девять часов пять минут. Лифт останавливается, женский голос утверждает, что ты на втором уровне, мужской голос рядом стоящего аврора, обладателя карманных часов, утверждает, что ты безбожно опаздываешь.
Девять ноль шесть.
- Прошу прощения за опоздание, - глаза в пол, перед мисс Рихтер глаза в пол, мертвые пустоши в них – твои личные.

Отредактировано Millicent Bulstrode (2012-12-23 12:03:34)

Ты не любишь лгать. Лгать и оправдываться. Факты остаются фактами, сколько бы о них не говорили, не перекраивали, не меняли местами слова в предложениях, события происходят независимо от того, как их воспринимают разумные существа, события необратимы, даже  маховики времени не заменяют одно событие другим, они лишь добавляют красок, чтобы потом, в ближайшем или не очень будущем, получился желаемый результат; факты остаются фактами, сколько бы не придумывалось объяснений, причин и отговорок. Ты остаешься собой, сколько бы километров воздуха или бетона, как казалось последние дни, на тебя не давили. Ты говоришь правда, просто потому что не любишь лгать, активная мозговая деятельность и догадки о том, что мисс Рихтер известно о твоем расписании смен в Мунго, не имеют ровным счетом никакого отношения к твоим последующим словам:
- Работа здесь ни при чем, - короткая фраза, точка в конце, никакой надежды на продолжение, пояснение, комментарий, ты опоздала – сухой факт, причина – если интересна, мисс Рихтер спросит, а сотрясать воздух впустую тебе совсем не хочется, ничего не хочется, даже желание поскорее уйти из ненавистного кабинета, уставшего стать таким за - как часто ты здесь бывала? раз? два? точно не больше – предположим, что два предыдущих посещения почти отсутствует, апатия разделяет душу и тело и властвует над каждой частью в отдельности, тебе по-прежнему неуютно находиться в кабинете главы Аврората, но не настолько, чтобы мечтать сбежать наверх, на воздух, на волю; мечтать, если честно, у тебя уже давно не получается.
- Спасибо, - привычная, сдержанная благодарность и подбородок, на сантиметр опустившийся вниз. Присаживаешься, как тебе и…приказали, предварительно перекидывая пальто через спинку стула. - Нет, не курю, - все так же не поднимая глаз, незачем, ты и без этого прекрасно помнишь как мисс Рихтер выглядит, на колдографиях в «Пророке», на колдографиях в «Эхо», в зале суда на публичном слушании, на котором единожды ты присутствовала, среди белых стен Мунго на больничной койке, на стенде у лифта на втором уровне, там что-то вроде доски почета, с которой скептически взирает на сотрудников лицо женщины, задающей тебе следующий вопрос.
Чуть хмуришься, не совсем понимая, к чему клонит мисс Рихтер, недостаток сна проявляется замедленным движением мыслей, больше похожим на перекатывание с одного нагретого камня на другой клубка змей в апреле, отмахиваешься, решаешь не думать, в этом кабинете твои мысли и твое мнение вряд ли интересуют даже деревянный стул, не говоря о Аваде Рихтер, твои помыслы – другое дело, но ими кажется еще не просили делиться.
- Осуждение, - пожимаешь плечами, смотришь на стол мисс Рихтер, на её руки, на пачку сигарет, но ни в коем случае не на саму женщину, - приговор.
Еще существует слово «оправдание», оно для наивных мечтателей.

Ты слушаешь её равнодушно, пропуская слова сквозь мозг, как воду через решето, слова – просто слова, в этот раз они не служат камнями, из которых воздвигается курган над твоей головой, не становятся белой рукой, прижимающей к земле, хватающей за горло, перекрывающей доступ к воздуху. Слова не бьют, они проходят мимо, ты забываешь сказанное спустя мгновение, чувствуя себе относительно неплохо без попыток уловить скрытый смысл, в том, что он есть, не приходится сомневаться, ведь мисс Рихтер не любит пустых рассуждений. Ты ждешь итога, лениво выводя взглядом растительные узоры по полу, с трудом сдерживая усмешку, когда речь заходит о великих целях Аврората. В твоем понимании «исправлять» по-авроратски как раз-таки равно «калечить», «очищать» - «стирать с лица земли», а «учить» … если хочешь выжить и остаться собой, учиться следует на чужих ошибках.
Голос, непрерывно выдающий слово за словом, разливающийся по кабинету неспешным потоком для вдруг становится бурной рекой – мост разрушен, плотина тоже, смысл заливает сознание, кровь приливает к мозгу, и все от того, что водяной поток простой камушек выбил из цементной кладки, поток слов мисс Рихтер даровал свободу простому камушку, который ты зовешь папой.
- Вы… вы серьезно? – глупый вопрос срывается с губ, а ты вскакиваешь со стула, который не падает лишь по счастливой случайности, ведь ты в спешке цепляешься за него подолом простого платья; смотришь на главу Аврората, хмуришься, щуришься, повторяя привычку Панси. Ты не веришь. Тебе кажется, что это злая шутка, но память в отличии от способности размышлять тебя еще не оставила: ты отлично помнишь, что мисс Рихтер не склонна шутить.
Воспитание требует слов благодарности, но «спасибо» в данной ситуации будет выглядеть ещё глупее твоего вопроса, а люди, способные благодарить человека, подписавшего орден на арест родителя, за его же освобождение, у тебя в независимости от состояния, в котором ты находишься, вызывают лишь отвращение – ты молча киваешь, вкладывая в жест и согласие с человеческой глупостью как первопричиной поступков, так и с приглашением пройти в соседнюю комнату.
Ты слышала то, что мечтала услышать три года, видишь того, кого мечтала увидеть ровно столько же времени, хочешь подбежать и обнять, но подходишь медленно, осторожно, вглядываешься в лицо в страхе, что оно мороком растает в воздухе.
У тебя паранойя.
Ты ищешь подвох, лихорадочно перебирая воспоминания в голове как старые колдографии, сравниваешь человека на них с человеком, перед тобой стоящим, боишься, что его подменили, оборотное не дает сбоев, а ты готова повесить на авроров ярлык бесчувственных, лишенных всякой морали чудовищ играющий нечестно: ты слишком сильно хотела вытащить из тюрьмы отца и слишком удивлена, что свободу удалось обменять лишь на одну жизнь; слишком просто, чтобы быть правдой.
У тебя паранойя.
Тебе кажется, что что-то не так.
Тебя предали однажды, об обмане ты и сама знаешь не понаслышке, знаешь достаточно, чтобы не верить только виду, спутанным волосам, морщинам, за три года придавшим грубости чертам, в пыль обратившим намек на аристократическое происхождение, ты не веришь робе заключенного и взгляду холодных мужских глаз. Очень хочешь, но не можешь с собой справиться, слишком страшно. Страшно поверить, страшно признать, что мечты сбываются, страшно и совсем не хочется признавать, что мечты сбываются посредством Министерства Магии и, вероятно, твоего почти_предательства, не законченного дела, упущенной возможности.
Спасение мисс Рихтер как путь к освобождению отца для тебя унизительно, неверие – последний шанс уберечь свою совесть от сумасшествия, успокоить больное сознание, прикрыться как щитом, защитить разум от разрушения, от чувства вины.
Неверие – как самый легкий и наименее болезненный путь,
А факт, что ты, вероятно, лжешь самой себе, никого не волнует.
Но перед тобой, возможно, стоит человек, на которого ты равнялась последние три года, четыре месяца и  два дня. Тебе хочется плакать, уткнувшись в его плечо, от собственного бессилия, от невозможности поверить в счастье, но в кабинете главы Аврората, даже в смежной с ним комнате, это не позволительно. Не в этом месте, не перед этими людьми.
Ты обнимаешь отца осторожно и, торжественно клянясь самой себе сохранять спокойствие и самоконтроль, шепчешь на ухо сокровенное:
- Папа…