Врач всегда должен надеяться - такая уж у него профессия.
© Э.М. Ремарк

     Не спи. Не кури в комнате отдыха. Не привязывайся к пациентам. Три кита отделения недугов от заклятий. И если первые два Пенни казались совершенно логичными, то третий она решительно не понимала. Нет, она не говорит, что нужно становиться лучшими друзьями с пациентами, но почему бы и не поговорить с ними на отвлеченные темы, а не только «выпейте это зелье» или «ну вот, сегодня вы уже не такая зеленая, как вчера, примите-ка еще вот этих пилюль».  А некоторые целители даже имен не знают! Только «идиот,  попавший под конфундус» и «та тетка с хоботом, вместо носа». Это, по мнению Пенелопы уже самое натуральное кощунство.  Она точно знает, что мистер Симпскинс не идиот, он просто неуклюжий и никак не думал, что заклинание может отлететь от стенке, а миссис Эдисон совсем никакая не «тетка», а вполне-таки красивая женщина. У нее есть сын Алек и она любит чай с чабрецом.  Почему никто не хочет узнать больных по-настоящему? Почему все видят в них только тела с травмами от заклинаний? Они же тоже люди. Они же живые! 
      Дерека Отвуда два дня назад привез хмурый Рон Уизли. По его словам в беднягу попали два «Круцио» и еще с десяток каких-то ужасов. Круциатус это на десерт. Рон Уизли постоянно привозит покалеченных авроров, а целители не задают лишних вопросов. Целители они вообще  народ молчаливый. Помолчаливей Невразимцев даже иногда будут.
     Без лишних слов старший в то дежурство целитель сурово взглянул на Пенелопу Хантингтон и Дерек Отвуд моментально попал под  опеку рыжеволосой шотландки. Именно тогда все и началось. С сурового взгляда.
     Пенни не спала два дня. С самого момента поступления Дерека. Она постоянно сидела около его кровати, аккуратно вытирала пот со лба, накладывала нужные заклинания строго по расписанию, отлучалась только чтобы принести нужное зелье. А молодой человек большую часть времени находился в бреду, изредка приходя в сознание. Он вообще оказался очень хорошим.  Он грустно шутил и слабо улыбался. Пытался смеяться, но морщился от боли. Вчера вечером к нему приходила очень красивая и очень рыжая высокая женщина – мама. Мама просила выздоравливать и тоже грустно шутила. Это у них, наверное, семейное. Мама сидела целый день, а вечером ее попросили вон, и мама ушла, стуча своими великолепными каблуками по плитке, но обещала непременно вернуться утром.
- Зачем вы со мной нянчитесь, Пенни? – он так внезапно открыл глаза и задал вопрос, что девушка, поправлявшая одеяло, испуганно одернула руку.
- Я же ваш целитель, у меня работа такая, - улыбается Пенелопа и принимается взбивать подушку.
- Ужасная у вас работа, Пенни. – Отвуд обращался к ней на вы, но назвал исключительно Пенни, что девушку невероятно смущало. – Но вы ведь только и должны, что влить в меня ту малиновую гадость и сказать заклинание раз в два часа. Так почему вы сидите тут целыми днями? Вам меня что, жалко? – В голосе молодого человека послышалась какая-то горечь. Он явно не хотел, чтобы его жалели.
- Моя работа ничуть не хуже вашей, - невозмутимо отвечает Хани, садясь обратно на стул, - Вот уж кем никогда не хотела быть, так это аврором. То еще, наверное, удовольствие, ощущать себя грушей для заклинаний. И с чего это, простите, я должна вас жалеть? Вас никто не заставлял лезть  на передовую – сами виноваты. – И когда это она научилась так убедительно врать пациентам? – Вы, может, мне просто понравились.
- Правда? – Дерек пытается радостно улыбнуться и тут же морщится. – А вы мне тоже очень нравитесь, Пенни.  Пойдете за меня замуж?
- Вот еще, - фыркает юная целительница. – Никогда в жизни не выйду замуж за аврора: не хочу по вечерам сидеть дома и волноваться – может мой муж уже лежит где-нибудь в переулке, напичканный десятком непростительных!
Молодой борец за справедливость улыбается и смотрит на Пенелопу почти ласково.
- Нет, вы только подумайте! Вы рыжая и я рыжий и у нас будут самые-самые рыжие дети. Даже рыжее Уиз… - Лицо Дерека Отвуда болезненно исказилось, глаза закатились и сам он весь забился в конвульсиях.
    Пенни испуганно вскрикнула и только спустя несколько мгновений произносит успокаивающее заклинание:
- Bono sis animo!* – Голос и палочка шотландки невыносимо дрожат и с первого раза заклинание не срабатывает. - Bono sis animo! – уже громче повторяет целительница.
   Юноша в последний раз изогнулся, судорожно вздохнул,  распахнул глаза и бессильно рухнул на кровать. Сердце Пенелопы колотилось, как бешеное, и жутко шумело в ушах. Аврор все еще неподвижно лежал на кровати.
- Дерек?! Дерек! Очнитесь! Дерек, очнитесь! – девушка отчаянно бьет по щекам мистера Отвуда.
«Нет, нет, нет, пожалуйста, только не сейчас. Только не ты!»
- Rennervate**! – Хантингтон вспоминает про свою волшебную палочку, но рыжеволосый юноша все равно никак не реагирует. – Rennervate! – снова отчаянно повторяет Пенелопа. И снова. И снова. Снова. Снова…
    Кто-то подошел к девушке сзади и уверенно обхватил ее тонкое запястье, останавливая очередной взмах палочкой на половине пути. К горлу Пенни подкатил комок. 

*Bono sis animo! - Успокаивающее.
** Rennervate - приводит в сознание

Когда мама узнала, что Пенни собирается стать целителем, у нее заболело сердце, подкосились ноги и резко стало холодно. Она сидела в старом кресле, спустив очки на самый кончик носа, капала в воду свою микстуру и страдала.  Она вообще как личность творческая страдала очень часто. Она думала, что ее девочка напишет цикл сонат или будет гувернанткой. А она пришла, и как стрелу в сердце пустила «Мама, буду целителем!». Ее Пенни! Ее маленькая, миленькая Пенни! Сорок пять килограммов хронической мигрени и насморка. Пенни, которая кутается в плед июльским полднем и кашляет от любого сквозняка в мае.  Ей же самой лечиться надо.  Какая тут медицина?  А Пенни только улыбнулась и купила справочник по лекарственным зельям.
      Ее предупреждали. Ей говорили, что это страшно, что это тяжело. Ей говорили «Не привязывайтесь к пациентам, Пенелопа! Вы целитель, а не мать родная». А Пенни улыбалась. Почему ей никто не сказал, что это так страшно? Почему никто не подумал предупредить, что это так тяжело? Почему никто не сказал ей, что это так… Больно.
    Пенелопа даже не поняла, как именно она оказалась отвернутой от Дерека Отвуда и почему ее лоб уткнулся в плечо Майкла Шимплинга. Честно говоря, ей сейчас было абсолютно наплевать чье это плечо и где там ее лоб. Перед глазами девушки все еще стояло лицо юного аврора. Бледное, измученное лицо и растрепанные рыжие волосы. У них бы были самые рыжие дети.
- У нас бы были самые рыжие дети… - повторяет Хантингтон вслух и судорожно всхлипывает. Шимплинг аккуратно гладит ее по волосам, не дает повернуться обратно и бормочет что-что наверняка успокаивающее своим жутко приятным тенором. Девушка совсем не разбирает слов, они все превращаются в какую-то кашу, бессмысленный шум, который пролетает мимо ее ушей. – Самые-самые рыжие. Рыжее Уизли... – вновь произносит шотландка и поднимает взгляд на целителя. – Почему? Почему так получается? Почему они…
     Девушка не в силах произнести это страшное слово, она только зажмуривается и трясет головой, словно если она выкинет из нее все эти воспоминания, Дерек Отвуд по какому-то чуду оживет, будет здоров и даже возьмет ее замуж. Но чуда происходит.
     Пенелопа освобождается из объятий Майкла и… бежит. Глотая слезы и не оглядываясь на крики юноши она выбегает из палаты, потом из отделения. Она пробегает все лестничные пролеты и, в конце концов, выбегает на ночную маггловскую торговую улицу.  Только здесь она останавливается, бессильно опускается на край холодного тротуара и пустым взглядом смотрит на потухшие витрины магазинов. Потухшие. Словно… умершие?
- Он… он… он... – снова и снова целительница пытается сказать это. Признать вслух, но у нее не получается. Она не может. Она не хочет.  Будто сейчас еще есть какая-то надежда. Вот сейчас, прямо сейчас из дверей выбежит радостный Шимплинг скажет «Танцуй, Хани, ожил жених!» и сделает какую-нибудь свою фирменную глупость.  А если сказать это, то никакой надежды уже нет. Это как точка в конце предложения. Как мрачная вязь «The End» в конце книги. Это как Приговор.
      Шимплинг не выбегал. Вообще никто не выбегал. Только пронизывающий до костей осенний ветер теребил полы лимонно-желтого халата да вдалеке слышался гул оживленной дороги. Оживленной.
      Пенни снова зажмурилась и спрятала лицо в ладони, защищаясь от внешнего мира. Сегодня внешний мир был явно не на ее стороне.
- Так не должно быть, не должно, не должно, не должно – повторяет себе под нос девушка, раскачивая, словно игрушка-неваляшка то назад, то вперед. – Люди не должны умирать. Не должны, не должны, не должны.

Отредактировано Penelope Huntington (2013-01-02 20:08:47)