Весы • 18+
• 9 октября (вторник)

Спасибо тем людям, которые вошли в жизнь Весов
и сделали её прекрасной. И ещё, спасибо тем людям,
которые вышли из неё, и сделали её ещё лучше.

Весы • 18+
• 8 октября (понедельник)

Вас ждут долгие, теплые отношения.

Маша повстречала хомяка. Одинокий, прекрасный как Джони Депп и такой же нужный в хозяйстве. Он переползал дорогу в опасном месте. Рост средний, шатен, глаза грустные, холост. Он явно пережил травлю, непонимание и планировал умчаться вдаль розовым пятнышком на скате грузовой покрыши. Но встретил Машу.

Ну как вам объяснить про девичье сердце. Вот через дорогу ползёт Джони Депп. Трезвый, несчастный, пушистый. Разве б вы не принесли его домой? Я бы – ни за что!
Теперь он живёт у нас в шкафу, в тазике. Из еды предпочитает хлеб, салат и немного туалетной бумаги на сладкое. Очень воспитаный.

Я хочу хомяка, похожего на Джонни Деппа, кота, похожего на Роберта Дауни младшего и собаку, не обычного лабрадора, а спаниеля, как Том Круз. Еще я хочу себе сантехника, закончившего филфак, играющего в театре, и в кафе на окраине города на гитаре.
Только у меня это будет сразу после неудачного брака в Париже, после которого я вернусь сразу в Псков, а оттуда с детьми в Магадан. В Магадане я научусь играть на скрипке кухонным ножом, вытачивать ножки для табуреток и балясины из подручных старых столов, моя дочь будет виртуозно играть на фортепиано тарелками, а сын уедет на моей зеленой «ниве» к маме в заполярье. После этого мы вернемся в Омск, будем жить в танхаусе, на улице, названной фамилией какого-то казаха, смотреть на закат, попивая вермут, ошибочно названым мартини, с ашановскими оливками, и воспитывать внуков.

- О, у моего отца такой же нож.
- А если бы я взял нож твоего отца?
- Ты умеешь делать харакири?
- Нет.
- Тогда положи отцовский нож и молись.

- Классная вещица!
- Ничего особенного.
- Оно такое маленькое... Я только в фильмах такие видел.
- Дай угадаю, в вестернах?
- Конечно, я не знал, что у нас продают такие крохотные револьверы!
- Ну не с двустволкой же мне ходить по улице.

- Солнце, что это?
- Винтовка.
- Я вижу. Вы дома храните такие вещи?...
- А где нам их еще хранить?
- И ты умеешь из этого стрелять?
- Да, брат учил.
- Он хорошо стреляет?
- Достаточно, чтобы попасть в моего обидчика.

- Я вижу кобуру.
- Я вижу ее каждый день в течении недели каждого месяца.
- А что в ней?
- Сейчас ничего, дядя забрал чистить пистолет.
- Какой у него?
- Не знаю, на днях новый купил.
- А старый?
- Тебе лучше не знать.

- Ты обиделась?
- Да.
- Я тебе сделал больно?
- Да.
- И что дальше?
- Ничего хорошего, - ответила моя сестра, доставая свой ТТ

- Все хорошо, - улыбнулась я, стреляя из винтовки по старому кассетному плееру.

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.   
Полозкова - С ним ужасно легко...