any house no longer feels like home.

Сэнди не любит январь. Январь лживый. Вечная психологическая травма из-за окончившихся праздников, изымаемая из недр шкафа зимняя обувь, которая на поверку зимней не оказывается; с каждым днем все больше угасающая надежда, что новый год принесет c собой новую жизнь. И так каждый раз. Какой глупец решил, что набивание животов поможет стать лучше? Странные создания - люди. Боятся по сущим мелочам, зато наступать на одни и те же грабли снова и снова - это всегда пожалуйста.
Ты громко фыркаешь и шаришься по карманам, изымая скромную связку ключей с неуклюже катающимся между кусочков закодированного железа полярным мишкой. После пары поглаживаний по спинке он отмирает и принимается возиться. Несколько секунд, или, возможно, дольше, ты стоишь и наблюдаешь, как миниатюрный белый шерстяной комок отряхивается и с поскуливанием зевает, прежде чем выпустить из когтистых лап нужный тебе ключ. Ты представляешь, что выглядишь как последний зевака, и, с точки зрения маггла, представления рядом что-то невидно. Но тебе все равно. Ты устал, проходил сегодня миль двадцать, облазил еще больше каминов, и единственное, о чем ты мечтаешь, это сбросить ботинки и рухнуть на кровать. Человеку очень мало нужно для счастья. Но счастье ждет тебя только почти через сотню ступенек, поэтому сейчас ты оптимистично улыбаешься. Улыбаешься до тех пор, пока твой верный артефакт проворно не кусает тебя за палец. Конечно же ты недовольно шипишь, однако от настойчивого предложения попасть внутрь не отказываешься. Если ты отморозил себе пальцы, это еще не значит, что твоя единственная и любимая извилина тоже ушла в спячку. А жаль. Может, наконец, сбил бы с себя спесь и начал носить перчатки.
Слегка урча, медвежонок выбирает жертвой следующий ключ и дает тебе, наконец, заняться взломом замочной скважины.
Огромная железная входная дверь вымерзла, поэтому тебе приходится прикладывать дополнительные усилия, чтобы попасть в родной подъезд. Она вымерзает каждый год. Ох уж эти викторианского типа постройки. Никогда не знаешь, что тебе принесет новый день. В последнее время, по крайней мере, возвращаясь домой, Сэнди всегда морально готов к тому, чтобы ночевать на коврике. Alohomora? Какая Alohomora, я вас умоляю. Против здешних климатических условий не всесильна даже чертова магия.
Перешагивая порог, ты привычным движением вытряхиваешь из-за шиворота противный мелкий снег. Запереть всех любителей этого издевательства в шкатулке древних зим!
Ни разу не согревшись даже попав в помещение, ты вздыхаешь и медленно ползешь вверх по лестнице.
Тебе всегда кажется, что ты ходишь слишком громко. Не спасает даже мягкая подошва туфель, и каждый шаг отдается в узком помещении словно удар по царю-колоколу. Поэтому с четвертой ступеньки ты стандартно переходишь на цыпочки. Ремешок почтальонки чуточку сильнее впивается в твое плечо. Ровно минута тридцать секунд до твоей площадки. Старт! Однако если бы все, что мы хотели бы, исполнялось бы сию же секунду, жить было бы не так интересно. И не так болезненно, - чуть кряхтя, мысленно отзываешься ты, зацепившись носком за последнюю из оставшихся ступеней и паркуясь носом в чье-то единственное пространство, не застеленное ковриком "Welcome". Ты оглядываешься. Ан-нет, теоретически застеленное, но на некоторых человекообразных слоников явно не рассчитанное. Какая несправедливость! Упершись ладонями в пол, ты очень быстро оказываешься на ногах.
Изображая упор лежа, ты думаешь о том, что знаешь, чья это дверь. Более того, ты даже знаешь, что эта дверь за собой таит. Поэтому, отряхивая пыль с подушечек пальцев, ты уже не слишком отчетливо понимаешь, колит ли от того, что восстанавливается кровообращение, или от того, что ты чувствуешь себя так, словно стоишь перед шкатулкой Пандоры. Завораживающее чувство, не так ли?
Нет.
Ты решительно разворачиваешься на каблуках только для того, чтобы просто не видеть эту дверь.
Медвежонок освобождает очередной ключ, и ты принимаешься ковыряться им в очередном замке. Спасибо хоть, что эта дверь не примерзает. Хотя в квартире все равно, что в ледяном аду. Наконец, замок щелкает, и ты заходишь внутрь.
Повсюду холодно: холодно в квартире, холодно на улице, холодно в душе.
Однако что-то задерживает тебя на пороге и, поколебавшись, ты снова оборачиваешься. А что если?.. На твоем лице написано столь ярко читаемое сомнение, что любой человек, не знающий тебя, легко бы спутал его со страхом.
Твои ботинки намертво слились с порожком, и ты не замечаешь даже впивающейся в тонкую кожу металлической перегородки. И в этот момент в голову приходит безотказная мысль, которая, по идее, должна работать на то, чтобы спасать души, но на самом деле приводит только к гибели. Правильно, именно эта фраза. Да ладно, Холт, не трусь. Ты ведь ничего не теряешь.
Единственное, что ты делаешь перед тем, как захлопнуть за собой дверь, это бросаешь плащ на стоящее в холле кресло.

Несмотря на организованность, ты позволяешь себе предупреждать о своем визите во время очень редко, поэтому сейчас костяшки пальцев касаются двери в одно время настойчиво, но не без доли присущей тебе робости, которую ты столько лет убивал в академии драматического искусства. Но сегодня ты слишком устал, чтобы играть на публику, когда публика того не видит, так что за те секунды, которые остаются до распахивания двери, ты успеваешь придумать тысяча и одну причину, почему тебе стоило бы сейчас отправиться восвояси. Нет ничего ужаснее, когда ты осознаешь, что делаешь ошибку прямо сейчас, и никаким образом не можешь ее исправить.
Поэтому когда дверь распахивается, у тебя перехватывает дыхание.
- Привет, - неуклюже начинаешь ты, и всем становится понятно, что это некачественная импровизация. Сплетая пальцы в замок у себя за спиной, ты набираешься храбрости, чтобы забыть о позоре, и почти извиняющееся улыбаешься: - не поздно?
Ты мысленно хвалишь себя за остроумие и также мысленно закатываешь глаза.
Но она ведь сама это сказала, никто ее не тянул за язык.
"Ты заходи, если что".

Отредактировано Alexander Hoult (2012-09-03 03:54:13)

Ты не успеваешь вспомнить, когда умудрился застегнуть воротник рубашки. Ты вообще не любишь всю эту новомодную мелочевку вроде галстуков-бабочек и галстуков-стрелочек, поэтому пара расстегнутых пуговиц никогда не стесняла ни твоих движений, ни "более важных" мыслей, занимающих по праву большую территорию подсознания, отвоеванную кровью и хитрыми маневрами, вроде перевода на свою сторону тяжелой артиллерии в виде периодической любви к кофе и фисташкам. Нервная система была задобрена - значит, можно было завоевывать мир дальше и, главное, продуктивнее.
Однако твой мир неожиданно сплюснулся, сложился, как чертик обратно в табакерку, испугавшись реальности, в которую выпрыгнул, и, расстерявшись, вдруг взорвался от переизбытка эмоций миллионами казусов, один из которых принял не самый ожидаемый тобой вид. Если в принципе можно было сказать, что падение метеорита на землю - явление ожидаемое. Впрочем, чисто теоретически...

Полотенце оказалось не промах. В полотенце умещалась жизнь: хитросплетение миротворческих и мироразрушающих черных и белых линий в результате давали огромного зубастого волка, чей хвост и задние конечности полностью скрывались у Милли за спиной. Оставшаяся же часть угрожающе скалилась в твою сторону, и остатки от шестяного костюма-тройки (пиджаки ты одевал только по особым случаям), словно внемля, принялись увлеченно кусать слегка обмороженную кожу. Ты надеешься, что температура тела у тебя поднимается именно от этого, покрывая щеки легким румянцем.
Ты думаешь о том, что этикету неофициальных встреч тебе еще учиться и учиться. Мысленно ты усмехаешься тому, насколько мальчишечьей выходит реакция, хотя ты ведь уже взрослый мужчина, еще чуть-чуть - и по носу стукнет тридцатник.
Однако времени на философствования больше нет, времени катастрофически не хватает, Миллисент смотрит прямо тебе в лицо, и ты просто надеешься, что не перешел определенные пограничные цветовые гаммы между глупостью и глупостью.
Разрываясь, тишина следует за остальным миром, куда-то глубже, на фронт среди мерцающих звезд вселенной.
- Привет, не поздно, - ты смаргиваешь. - Проходи, не стесняйся.
Прежде, чем ты снова оказываешься способен шевелить таким нежданным рудиментом, как язык, проходит еще три вечности и полтора столетия.
- Спасибо.
Привычно подцепляя пятку туфли мыском, обувь ты все-таки снимаешь, не задумываясь о шнурках и как можно скромнее пытаясь оглядываться по сторонам.

Милли исчезает из твоего поля зрения раньше, чем ты успеваешь сказать ей пару слов как в приветствие, так и, на худой конец, в напутствие, хотя ничего подобного в твои планы не входило. Впрочем, ты этому (ее исчезновению за дверью, кажется, в ванную комнату, судя по кипельно-белым пятнам пейзажа) был даже рад, потому что взгляд отчаянно приклеился к тонкой женской лопатке, на которой белел всей своей гордостью, на которую только был способен, отнюдь не женский аксессуар - шрам. Война никого не обошла стороной - она попробовала на вкус всех, и, ты уверен, еще попробует, потому что несмотря на то, что после первой сцены минул антракт, конец был неблизок. Кто-то сломается, кто-то выдержит; кто-то будет выть на публику, на подмостках, а кто-то - дома в подушку, исжевывая простой хлопок, который заменил дорогие шелка.
Глядя на мирно плещущуюся в импровизированном аквариуме золотую рыбку как на отголосок несбывшихся надежд, которые могли стать явью, ты думаешь о том, что она сильная.
- Кстати, рыбку в банке зовут Фредди, - доносится откуда-то сбоку, и, наклоняясь, ты легко проводишь пальцами по стеклу, хмыкая после дальнейших инструкций.
- Здравствуй, Фредди, - криво улыбаясь, произносишь полушепотом, и с каждым произнесенным словом твоя улыбка становится шире: - что ж, я - твой корм, будем знакомы.

Когда она выходит к тебе снова, чистая и свежая, восстанавливая так необходимый тебе баланс, слегка надтреснувшийся благодаря твоей мальчишечьей беспринципности на пороге, об инциденте напоминают разве что немного влажные волосы, и то, ты почти уверен, что тебе кажется.
- Будешь чай? Кофе? Что-то покрепче?
В этот момент ты приходишь к выводу окончательно, что ты - идиот, ибо осознаешь, что пришел в чужое жилище с пустыми руками.
Спасительная идея приходит в твою голову достаточно рано, чтобы попасть в группу тех, которые обычно называют "бредовыми". Однако ты никогда не слышал, чтобы это кого-то останавливало.
Говорят, что глаза - зеркало души. Ты не хочешь в это верить, потому что каждую задумку, каждую твою страсть всегда можно было прочитать у тебя в глазах. Как, например, сейчас.
Ты в равной степени важно и неловко поднимаешь указательный палец прежде, чем босиком выскочить за дверь.
- Дай мне минутку.

Когда ты возвращаешься, тебе кажется, что прошел как минимум час, хотя секундная стрелка на циферблате наручных часов не успела сделать обещанного полного оборота. Ты аккуратно прикрываешь дверь, чтобы сквозняк не пробирался в чужие владения, и делаешь нужное количество шагов навстречу Милли, явно думающей о том, что гость слегка не в себе. Впрочем, тебе сейчас не до этого: когда ты держишь в руках бутылку вина, тебе обычно мало, до чего есть дело в окружающем пространстве. Прикосновение холодного темного стекла приятно холодит все еще неприлично горящую кожу, и ты расплываешься в доброжелательной усмешке:
- Покрепче, - и уверенно добавляешь, словно помимо оглашенного можешь назвать родословную каждой виноградинки до седьмого колена: - эльфийское. Семьдесят третий. Некоторые пускают его на глинтвейн, но это кощунство. Этот экземпляр чудом выжил.
Ты немного лукавишь, но как же без этого? По поводу вытравленного стыда все претензии к вину.

Отредактировано Alexander Hoult (2012-10-15 02:13:31)

Ты чувствуешь почти сразу, фактически мгновенно: как электризуется воздух. Как вино, словно яблоко раздора, перекатывается между ладоней, привлекая к себе пару пар глаз. Однако ты без труда подмечаешь, что Миллисенту не интересует стекло цвета горячего шоколада. Ее интересуют слова. О, ты так любил, когда людей интересовали слова, пусть обычно и интересовался сам в первую очередь. Вытягивал их, словно клещами. Шел на компромисс - или столкновение. И третьего не дано.
Впрочем, ты ощущаешь это почти физически, что для Миллисенты Булстроуд в данной ситуации навряд ли было дано и второе.
Ты улыбаешься, мягко и тонко, но в твоих глазах плещется то, чего боялись веками; чего страшились, за что наказывали, от чего бежали. И за что убивали: в твоих глазах, темных, как хороший крепкий алкоголь, плещется знание. Ты же не бежишь от правды, мисс Булстроуд.
Тебе хочется поставить бутылку на стол, подойти ближе к ней, отчего-то поднять руки, показать, что ты безоружен, что палочка по твоей же опрометчивости осталась в пальто. Но ты остаешься на месте. Как безымянное изваяние со знаменем в руках, хмельным, какими только хмельными бывают мысли. Когда ты только начинал свою так называемую карьеру, в подобные моменты истины у тебя часто кружилась голова. Прошло достаточно лет, чтобы доказать себе, что ты вырос, думаешь ты и покрепче перехватываешь сосуд за горлышко.
Это приятно.
Свежий воздух.
Здесь есть свежий воздух?
Ответом тебе становится лишь всплеск Фредди в аквариуме, и то ты не уверен, что тебе не послышалось: ты не двигаешься. Камень не дышит. Камень не вертится. Камень не чувствует. Преимущество камня только в возрасте.

Нет, ты не провокатор. У тебя с этой профессией не было ничего общего. Ты был, скорее, вечной жертвой, ибо, несмотря на здравый смысл, редко задумывался о том, какое впечатление можешь производить сам. Тебе было несложно приметить в своей новой соседке волшебницу, да еще какую волшебницу, и ты расслабился. Не опустил руки, но именно расслабился; и палочке отчего-то стало комфортнее во внутреннем кармане пальто, хотя до этого тебе всегда казалось, что из-за нее наряд зачастую выглядит неестественно. Знание зачастую делает нас слепыми. Самонадеянными.
И от этого ты рад вдвойне, что в глазах у Милли больше удивления, нежели испуга. Испуг, с твоей точки зрения, в любом случае был бы не желателен. Ибо если бы ты хотел молодой женщине зла, пугаться явно было бы поздно.

Впервые тебе нравилось то, что ты, имея относительное преимущество, не чувствовал превосходства. Доверие никогда не было даже для тебя тем, что можно выиграть в лотерею. Доверие, как и любые  отношения - это тяжкий труд. И отчего-то портить их с Милли тебе совершенно не хотелось. Милли тебе... импонировала.
Поэтому, наверное, твои пальцы снова пробегаются по горлышку злополучной бутылки, а не роняют ее, как склянку от яда, за сиюминутной ненадобностью.

А еще Милли была очаровательна в своем изумлении, которое, к твоему облегчению, сменило, как тебе показалось, отразившуюся на лице молодой женщины обиду.

Ты неопределенно поводишь головой. Знал ли ты?
- Знал, - просто и честно; с таким легким сердцем навряд ли давали признания перед судьями, но мисс Булстроуд не была судьей, поэтому ты чувствовал, что можешь себе это позволить. - Ты достаточно приметная личность, - аккуратная улыбка, в глазах - притупленный виной охотничий азарт; условный рефлекс. Ты сделал все, что мог, уже давно. Гонка закончилась, урожай был собран. Пожинайте плоды. А еще ты констатируешь все вышесказанное удивительно вскользь, словно вы говорите о погоде, чтобы снова через секунду вскинуться, оглядываясь по сторонам.
- И есть в этом доме штопор? - хмуришься совершенно по-детски, ибо иначе презент к столу было не открыть, а палочкой пользоваться - преступление.
Ты думаешь о том, что должен был бы быть мягче, сделать плавный переход, все ей рассказать, а не прыгать с места в карьер, навязываться в гости непонятно с какой целью. Тревожить ее в этот вечер. Но ты быстро оговариваешься.
Ох уж эти капризные магические вина.
Потому что эту ошибку ты совершить был рад. И ошибку ли?

Ты любишь людей. Любишь их так, как лев любит стоящую за тонкой рабицей толпу, цепляющуюся бескровными пальцами в забор, бледнеющую, когда ты подходишь ближе: от безысходности.  Потому что они дают тебе еду, дают тебе хлеб, крышу над головой и это чудесное вино в твоих руках, сами того не подозревая. Это была твоя доля свободы, доставшейся от той тонкой привязи, на которой держал тебя мир, периодически недовольно оглядывая мозоли на собственных руках после твоих попыток сорвать со своей глотки ошейник, боясь потерять жизни след.
Мир держал на короткой привязи как тебя, так и Миллисенту Булстроуд, стоящую напротив. И это объединяло вас как вид, на который подразделяется человечество с каждым прожитым днем. Объединяло вас настолько, насколько и разводило по разным углам, но твоей нынешней задачей, похоже, оставалась та, чтобы донести до ума девушки то, что волки своих не кусают.
Неуместная ирония.

Она отправляет тебя на кухню как раз в тот момент, когда ты с легкой смесью тревоги и недовольства думаешь о том, что скоро нагревшиеся о твои руки части бутылочного стекла начнут передавать температуру его содержимому.
Недопустимо. Едва заметная усмешка: недопустимо, как и нынешнее происходящее. И мир задумчиво покачивался, раздумывая над тем, в какой бы гавани ему найти новое понятие о равновесии, как ищет себе занятие принц, не успевший к спасению собственной невесты. Уделяйте внимание сказкам, когда хотите получить ответы на свои вопросы. Сказкам и мелочам.

Кухня представляла из себя если не прибежище, то откровение: магическая сущность, местами скрытая, проглядывалась из-под каждой мелочи, как бы ни была старательно прикрыта. Ты нежно улыбаешься, видя недюжинные попытки, но от тебя сложно было что-либо скрыть. Если было позволено сказать,  ты был выходцем из обоих миров – и их же прилежным учеником, что сделало из тебя того, кто ты есть на данный момент. Здесь и сейчас. Не всевидящее око, конечно, так и быть, высшие силы могли оставить эту привилегию на собой. Но кое-что ты все же в ходе вещей и мирских сует понимал.

И на данный момент от молодой женщины тебе действительно был нужен только штопор. И ткнулся ты взглядом сразу в нужную часть кухонного стола… Странное ощущение единения на пустом месте. Впрочем, в список того, чем стоило бы забивать голову, инцидент не вошел, поэтому, вооружившись штопором, ты водружаешь бутылку на стол. Пара движений, честь которым принадлежала только рефлексам, хотя ты нечасто пьешь. Как говорится, по праздникам. Практически трезвенник, но коллекционер. Безумное сочетание в рамках этого безумного мира. Все по законам бытия.
Хлопок – и пробка скручивается со своеобразным скрипом, возвещая о протесте.
- Не ворчи, - комментируешь насмешливо. Как человек, знавший маггловское существование не понаслышке, ты порой предаешься этой порочной сентиментальности, заставляющий каждый предмет, содержащий в себе частичку магии, воспринимать как существо. Не совсем живое, но существо – однозначно.

Прежде, чем покинуть кухню, ты ловишь себя на мысли, что алкоголь, впрочем, вашей беседе помешает вряд ли, если не поспособствует… Но ты не загадываешь на будущее. Ты вообще не загадываешь. Не играешь в лотереи, да и пользуешься «Accio!» совершенно целенаправленно, а это совершенно не в рамках поведения магического сообщества, но и определенно – за пределами понимания не-волшебников. Ты привык быть странным, непривычным для всех.

…Но покинуть кухню ты не успеваешь. И не хочешь думать о том,  почему Миллисент не пошла за тобой следом, хотя банальность ответа была налицо.
Но у каждого должно было быть свое личное пространство. Ты признавал это. И снова – странность, сопровождаемая усмешкой. С твоей-то профессией!

Темно-бордовая жидкость красит бокалы тонкой масляной пленкой, а ты украдкой смотришь, как она устраивается покомфортнее. Внезапно хмуришься: ты знаешь, что стекло холодное, на улице целомудренная зима, а не красноречивое бесстыдное лето.

Подхватываешь изящное стекло под тонкие ножки, делаешь пару шагов навстречу.
- Не боишься простудиться? – срывается с губ, тронутой непонятно-хмурой улыбкой раньше, чем ты успеваешь осознать, что действие совершенно контролируемо. Так забавно: вы представляли два полюса: она стремилась от аристократии, хотела того или нет. А ты стремился “к”. Или не стремился? К черту все, ты запутался, и мысли раскрывались в винном букете. 

Ты вручаешь без торжественности или прочей помпезности, но от чего-то тебе кажется движение гораздо более правильным, нежели если бы ты постучал трижды посохом по дубовому полу и объявил ее полный титул.
На тост уходит вечность и еще пара незаметных секунд. А может, и не уходит времени вовсе?
Ты не садишься рядом, но упираешься локтем в подоконник, призываешь предплечье в помощь и разворачиваешься корпусом к девушке, салютуя бокалом.
- В таком случае предлагаю выпить за новые, без спросу открывающиеся перед нами горизонты, – тонкая улыбка, и ты выходишь фактически на финишную прямую: - Будут возражения?