Будет сложно, но надо учиться сжигать мосты.
Пока те, кто на том берегу, не сожгли тебя. (с)
Прием в честь победы, трехлетняя годовщина, чья-то бывшая резиденция. Вас, бывших слизеринцев, пригласили сюда, чтобы было на кого кидать косые взгляды, кого осуждать, кого провожать едкими репликами и необоснованными обвинениями. Они будут говорить об усопших с небольшого подмостка, кто-нибудь вроде Уизли будет вещать о том, какой ценой досталась эта победа, и все будут смотреть, якобы незаметно, на деле прожигая дыры своей ненавистью. И будете вы. Небольшая группка аристократов, все еще ровно держащих спину, все еще не прогибающихся под нынешнюю власть. И вы снова промолчите. Может, кто-то из вас шепнет что-то на ухо другому, а тот криво усмехнется и кивнет. Они винят вас во всем, они отбирают у вас последнее, угрожают близким и хотят, что бы их уважали, почитали, делали все, о чем они… просят? Нет, приказывают. Борьба за свободу, кажется, хуже войны.
Эти приемы отличаются от тех, на которых я была до войны. Там не было ненависти, там было безразличие, раздражение, манеры, потрясающая пластика во время танцев и бессмысленные разговоры. Осталось только последнее. Люди боятся сказать лишнее, ведь на этом торжестве присутствует столько авроров, столько представителей власти. Страх распространяется быстрее, чем сплетня в закрытой школе. Страх проникает незаметно, туманно, заставляя прикусить язык в нужный момент, а то и вообще не открывать рот. В зале висит скрытая тишина о важном и нужном. Угнетенная пресса стоит по уголкам, перешептываясь о погоде. Страх съедает, как огонь дерево, заглатывает, и ты оказываешься в его сетях, неумолимо приближаясь к бессмысленному существованию, где ты сможешь только подчиняться. И не так много тех, кто сможет устоять.
Я беру с ближайшего подноса бокал шампанского и выпиваю сразу половину. К Мерлину все! Где Милли? Я оглядываюсь по сторонам, слегка прищуриваюсь, выискивая в толпе хоть кого-нибудь приятного, но все, видимо, решили раствориться в воздухе или банально уйти с этого торжества. Пару дней назад я твердо решила, что не пойду, что это будет очередной вечер с какой-нибудь заплесневелой книжкой о колдомедицине и тысячей ненужных мыслей. Чтиво оказалось каким-то слишком уж скучным, на работе дали отгул, да и грех было не появится на приеме. Увидеть недовольные лица и упиваться тем, что ты все еще сильнее них.
Шампанское в бокале как-то подозрительно быстро заканчивается, на горизонте так никого и не появляется, и я решаюсь выдвинуться вперед и найти хоть кого-нибудь, с кем можно поговорить. Теоретически завести беседу можно с любым. Практически в данном зале было как максимум человек 10, исключая моих друзей, которые бы поговорили с удовольствием и без осуждения. Почти.
Первым делом я решаю обойти зал, а уже потом пробираться в середину. Я медленно продвигаюсь вдоль стены, уставясь задумчивым взглядом куда-то в ближайшее окно, там, за ним, кстати уже совсем темно, и неожиданно на кого-то наталкиваюсь. Хотя какая к Мерлину неожиданность? Моя неуклюжесть не могла пропустить этот вечер.
- Ох, простите, пожалуйста, я не... – я поднимаю взгляд, в горле пересыхает, а на лице расплывается усмешка. - Это Вы, - язвительно выделить «Вы», приподняв голову, чтобы смотреть прямо в глаза. Джеффри Хупер, аврор, участник второй магической, почти герой. Мы не виделись с того самого дня, после которого я проклинала любые маленькие помещения почти месяц. И метлы, конечно, куда без них. И вот сейчас он стоит прямо передо мной, явно не собираясь сдвигаться в сторону.
- Пожалуй, перед Вами я извиняться не буду, Вы того не стоите, - я отвожу взгляд и намереваюсь обойти неожиданного встречного.

Отредактировано Tracey Davis (2012-07-08 02:33:49)

Молчание в моих не держится руках (с)

Как всегда обходителен и вежлив с дамами, конечно. Я слизываю с губ остатки шампанского и с усмешкой смотрю прямо ему в глаза. Эту игру не стоило затевать, нужно было извиниться и пройти мимо, сделать вид, что я его не узнала. Но моя гордость этого бы не выдержала, как же, покинуть поле битвы и сбежать? Не ко мне.
Нужно бежать под свет фонарей, в маггловский квартал, где не будет знакомых лиц. Но я стою, бросая вызов самой себе, доказывая, что я все могу, что идти на попятную – для слабых и хрупких. Мое сердце давно в тисках. В клетке. Как я. Я никогда не была по-настоящему свободной, я ждала, зная, что мне выдадут замуж, что я буду жить почти их жизнью, что будет снова тоже и там же. Что ничего не изменится. Что я буду одной из. Я была девочкой-пианисткой, все время улыбалась родителям, была хорошей и милой на приемах. Родители были рады. А я возвращала себя в Хогвартсе.
Война породила множество горестей. Но именно она на время подарила мне свободу, я почувствовала, что способна сама строить свое будущее, что, может быть, я смогу жить, не подчиняясь чьим-то приказам. Я диктовала правила. Но после победы Поттера мне снова перекрыли воздух. Но пока жизни хватает. Мне все еще есть за что бороться.
Голос Хупера прокатывается странно приятной волной, и я чуть подаюсь вперед, словно желая вдохнуть запах.
- Поразительная догадливость, мисс Дэвис. Это действительно я.
- О, ну, гриффидорцам остается только удивляться догадливости, для Вас, полагаю, это качество в новинку, - кажется, годы общения с Драко сказались таки на моем мировоззрении. Или он действительно прав, что Гриффиндор – это диагноз, и я просто раньше об этом не задумывалась? Взгляд падает на бокал в его руке, и я с усмешкой качаю головой из стороны в сторону. - А пьяным гриффиндорцам так вообще самое время падать в обморок от такой потрясающей умы проницательности. Как Вы думаете, что скажет Ваш босс, если узнает, что Вы выпиваете на рабочем месте? Уж не знаю насчет мисс Рихтер, но вот мистер Уизли точно здесь. И сильно сомневаюсь, что он в хорошем расположении духа, - все это – лишь бравада, какая-то почти детская жажда задеть, высмеять. Я никогда не пойду докладывать Уизли или любому другому представителю высших чинов Министерства о том, чем занимаются их подчиненные. Крыс-доносчиков у власти хватает, и я не хочу быть одной из них. Я видела их. Наблюдала, как они унижались ради каких-то крох, ради того, чтобы их один вечер не трогали. И видела, как те самые власти, что, наверное, предлагали им сделку, мол, вы нам, мы вам, сажали тех самых прислужников в Азкабан. Просто потому что они больше не могли принести пользы.
Я делаю шаг в его сторону, привстаю на цыпочки и обжигаю его ухо выверенным шепотом. Главное - не касаться. В прошлый раз это закончилось слишком неожиданно.
- Или Вы забыли, зачем Вы здесь, мистер Хупер? - я тихо усмехаюсь и отстраняюсь. До конца приема осталось не больше часа, он был невыносимо скучном и каким-то... отчаявшимся? Словно все сразу решили, что выхода нет, сил тоже и ничего исправить нельзя. Словно всю оставшуюся жизнь (существование?) они проведут в жестких металлических рамках властей. Мне нужно было отвлечься, нужно было почувствовать что-то другое. И Хупер оказался чем-то вроде приятного бриза, освежившего разум. Бросай шампанское, Трейси, и вали отсюда. Ты же знаешь, что ничем хорошим это точно не закончится. Мысли будут отвлекать тебя от работы, а ты же не хочешь, чтобы твои пациенты оказались на том свете только потому, что ты принесла им не то зелье из-за… чего? О, нет, Дэвис, это не могло с тобой случиться. Я делаю шаг назад и отвожу взгляд. Не стоило мне сюда приходить.
- Почему же, мисс, и где Ваши манеры? Кажется, это не я врезался в Вас, словно Хогвартс-экспресс, - Хупер начинает медленно закипать, стараясь не подавать виду.
- Но именно Вы сейчас стоите на моем пути и не предоставляете никакой возможности Вас обойти, - первые два вопроса остаются без внимания. Будем считать, что они были риторическими. Я не делаю попыток уйти. Я не отличаюсь ломкостью.

Отредактировано Tracey Davis (2012-07-16 23:51:06)

Мир стал монохромно-тусклым после войны. Ничего не спасало, все меркло, тонуло в рутине и молча прощалось, мол, прости, но красок не прибавится. Я не боролась ради себя, я, наверное, и сейчас не борюсь. Все было ради самых близких, что еще живы, что нуждаются в поддержке, что, скорее всего, как-нибудь проживут и без тебя. Все были с кем-то,  ради кого-то. А ты для них и для пустоты. А потом вдруг эта глупая встреча в больнице, твое совершенно глупое, детское поведение, всего лишь отторгавшее любые попытки сойтись с кем-то, вроде него. Мир обретает границы и форму. Цвета пока мрачные, но они уже есть. Но пока я не готова сказать «спасибо».
Он промолчал на все ее оскорбления, будто не слышал ни слова. Не слушал. Может, ему не хватало слов, а, возможно, он просто не считал ее достойной ответа. Это бесило, заставляло впиваться ногтями в ладони, почти чувствуя вот-вот готовую выступить кровь, принуждало глубоко дышать, пытаясь сдержаться. Ты возвращал забытые после обычного спокойствия эмоции, мир вращался с диковинной скоростью, вспыхивая всполохами неизведанного. Я не люблю стоять на месте. А за тобой приходиться бежать.
- Не смею Вас больше задерживать, - несколько человек обернулись на слишком громко прозвучавшие слова, а я застываю на месте, когда он делает шаг в сторону. Он решил поступить правильно. Чего же ты ждешь?
Я как будто ищу страдания. Словно мне не хватило войны. Словно мне не хватает издевательств власти, визитов аврората и до костей пробирающего страха за друзей. Словно я хочу быть сломленной, с разлетевшейся по ветру, будто пыль, душой. Слабость растекается по телу со скоростью змеиного яда, попадающего в кровь. С каждым вдохом – только твоего – запаха вспоминается тот вечер, повторяется до каждой незначительной, но удивительно важной детали, с губ едва ли не срывается стон, нет, я не могу себе этого позволить. Я перестаю дышать, чтобы не слышать отголоски твоего аромата, чтобы тот прием исчез из памяти, стерся, как следы на песке. Я ведь так хочу этого. Правда?
Разум вырвался из плена сердца, и я, отвернувшись от Хупера, с ощутимой смесью досады и чего-то еще, противно растекающегося в груди, решаюсь-таки направиться к выходу. Хватит с меня воздушных замков, пора возвращаться домой.
Сделать шаг, чуть прикрыв глаза, сжать губы, а потом тихо охнуть, почувствовав чужую руку на своем локте и приятное тепло чужого тела неподобающе близко. Сердце вернуло свои позиции. Бой даже не начинался.
- Потанцуй со мной, - безумие подобное волшебной клетке, когда ни вырваться, ни глаза закрыть. Потому что либо слишком больно, либо безвыходно. Голос, прорвавший осаду и осыпавший крепость в прах тремя словами.
Где-то там, на задворках теряющего последние крохи адекватности сознания, разум пытался достучаться до Дэвис и сказать, что это плохая идея. Самая ужасная из всех, приходивших ей в голову. Что она обязательно пожалеет. И не раз.
Я знала, что если бы он не хотел – я бы ушла. И, наверное, если бы меня не тянуло, страшно, до судорожно бьющейся артерии на шее, я бы спокойно прошла мимо. Впрочем, я сейчас не очень-то готова признаться хоть в каких-то намеках на чувства. К Мерлину это. Единственный хэппи-энд, что мне светит – это смерть. Единственное место, где мы вместе – это память. Ты знаешь, она похожа на реку. И когда-нибудь маяки посигналят нам, что мы заигрались.
- Хорошо, - односложно отвечаю я, подавая руку и следуя за ним в центр зала. Для меня не существует ничего кроме сейчас. Кроме этого момента, твоих поразительно голубых глаз и тянущего в твои сети запаха.
Что я там говорила о разуме? Ах, да, забудьте об этом. Он больше сегодня не вернется.

Иногда важно быть там, где быть не должен. (с)

Триш здесь не место. Она чувствовала это, она задыхалась этим, она кашляла ложью и презрением. Здесь все было чужое и ненужное. Не было никакого созидания, только разрушение. Они губили, резали, перерубали. Все крутилось и перемалывалось в руках власти, это иногда было даже страшнее времени с Лордом. Там было за что бороться, там были пути к отступлению, а сейчас все выходы забаррикадированы, входы исчезли, и смысл потерялся. Трейси не живет ради себя. Она живет, наверное, ради Драко и Астории и будущего их малыша, ради Милли, что, кажется, тоже отчаянно хватается за последние мысли, ради Дафны, Тео и маленького чуда, смеющегося в их доме, быть может, и ради  Поттера, что бросил все и теперь задумчиво пил чай в дрянной съемной квартире в Лютном.
И, видимо, с недавних пор Триш живет еще и ради Хупера. Мерлинов аврор прокрался на подкорку, выцарапал место в душе, которое Дэвис так не хотела отдавать. Она боролась, не думала, забывалась, работала до потери пульса, а в итоге просто сходила с ума. Потому что прекрасно знала – она хочет повторить, зарыться рукой в волосы, оттягивая ниже, пока его руки смыкаются вокруг талии и следуют выше. Она помнит тот вечер до самой мелкой подробности, ненужного факта, будь у нее психотерапевт, так он бы, наверное, кончил на месте после ее рассказа.
И почему-то, когда Хупер прижал ее к себе, опустив руку чуть ниже талии, мир исчез, а комната оказалась пустой. Дыхание сбивалось, рвалось, а то и совершенно пропадало, если Триш ловила его взгляд. Там читалась потрясающая гамма, яркие всполохи и шикарно-необузданная похоть. Он хотел ее прямо здесь, Мерлин Великий, да она бы даже согласилась. Ногти уже слегка царапали его плечо и руку, почувствуй, вспомни, тот вечер не выходит из памяти, от него не избавишься дешевым виски и чужими ночами. Он будет оседать приторной привязанностью, какой-то почти невозможностью. Дэвис била пустые бутылки о стены, курила сигареты, от которых ее мутило всю жизнь, зарывалась в руках друзей, что все еще терпят ее нервозность, хотя она и не объясняет причин. Триш врет себе ежедневно, уверят, что не нужен и забудется, но глаза дымкой сходятся, из горла почти вырываются полустоны, и каким-то уже, наверное, вбившимисся в детстве умениями, она все еще танцует, не сбиваясь.
Все летело к Салазару, все ее выверенные схемы и шаги, все ее «не надо», «не буду» и «больше никогда». От одного только взгляда невозможных голубых глаз, от крепкой хватки – может, то было всего лишь касание, - все, что ей оставалось, - это подчиняться. Она терпеть не могла быть пассивной, ей подавай ведущую роль, а уж козыри она достанет сама. Доминирующая леди, вся такая сильная и независимая, сейчас прогибалась. Хотя, Мерлин, это же Трейси Дэвис, она все еще могла управлять – спасибо воспитанию, - не даром же Хупер сейчас хрипло дышит, и его рука сдвигается ниже.
Он все ближе, кажется, сейчас повалит ее на пол и будь что будет. Она чувствует его желание сполна, дикую страсть, что он уже не может скрывать. Они вместе были совершенно сумасшедшими, рискованными идиотами, что заставили замереть весь зал.
- Идём, - она нужна ему не меньше – может, больше? – он уводит ее прочь из помещения, а остатки сознания улавливают гром аплодисментов за спиной. Триш безропотно следует, честное слово, если бы он закинул ее на плечо, было бы проще. Ноги двигаются уже чисто автоматически. Дэвис чувствует запах свежей хвои – это деревья рядом с поместьем, - потом прохладный ветер, оставляющий мурашки, руки Хупера, требовательно обнимающие за талию, его нос, зарывшийся в волосы. Легкий хлопок, и они аппарируют.
Помещение не знакомое, да и какая к Салазару разница, здесь темно и пахнет чем-то неизвестным, но приятным. Времени обследовать обстановку нет, Триш поворачивается лицом к Джеффри и целует первая, прижимаясь всем телом, поднимаясь на носочки, коснуться, прочувствовать, потому что потом будет стыдно, но желание от этого не уменьшится. А сейчас можно. Сейчас по-другому не получится. Кислород в легких поразительно быстро заканчивается и приходится оторваться, чтобы вдохнуть.

Отредактировано Tracey Davis (2012-09-23 02:43:53)