Когда заканчивается смена в Мунго, тебе хочется упасть в ближайшее кресло, стул, больничную койку, операционный стол, куда угодно, лишь бы перестали ныть ступни и колени, лишь бы расслабить прямую спину и опустить голову на подушку или родное плечо. Мунго выматывает, высасывает все соки, но вместо того, чтобы аппарировать в свою квартиру, бросить кости на кровать, состоящую из одного матраса, лежащего прямо на полу, и забыться счастливым сном, ты аппарируешь в совершенно другой район, в невзрачный переулок; и от него пешком до квартиры, ставшей почти родной за сентябрь и половину октября. У тебя есть ключи от квартиры Эдриана, несмотря на то, что ты там теперь не живешь, ты не стала их возвращать, он не стал просить об этом.
Умудряешься по пути заглянуть в маггловский магазин, купить печенье к чаю. Печенье, которое ты сама же и съешь, устав от ожидания и усиленно стараясь не уснуть, потому что очень важно дождаться Эдриана, дождаться, когда он вернется из Министерства с допроса – ты уверена, что он именно там – и сказать, что все будет хорошо, потому что он говорил тебе тоже самое каждый раз, когда возвращалась ты. Потому что чертовски важно съязвить, или пошутить как-нибудь, чтобы верилось в это «хорошо», будто вы все еще в школе, будто вам по шестнадцать-семнадцать, и с языка колкости слетают быстрее, чем мозг успевает их придумать.
Ты засыпаешь, когда заканчивается печенье, засыпаешь, согрев чаем руки и внутренности. Тебе снится, как Эдриан шутит над твоим нарядом перед очередным званым ужином, за что ты пытаешься придушить его шарфом, как вы деретесь подушками, пьете огневиски, как ты опять что-то делаешь на спор, соглашаешься на очередную авантюру. Как ты со смехом встречаешь его после ночных похождений, с гротескной заботливостью оттирая помаду со щеки; готовишь что-то в день, когда Мунго не удалось забрать все силы, как Пьюси ест то, что ты приготовила и умудряется делать вид, что это вкусно, хотя вы оба знаете: у тебя любое блюдо не отличается от овсянки. И это смахивало бы на какую-то историю с пожелтевших страниц, почти_семейную идиллию, если бы вам обоим не хотелось смеяться в голос от подобных мыслей.
Тебе снится, как Эдриан входит и убирает кружку с журнального столика, ты улыбаешься и силишься открыть глаза, но веки будто свинцовые и никак не желают подниматься. Ты стараешься, не сдаешься, и просыпаешься. Видишь, что кружки и обертки печенья на столике действительно нет, что Пьюси сидит напротив тебя, и улыбается, и говорит, а ты спросонья с трудом различаешь слова, только тебя совершенно не радует то, что удается разобрать.
Министерство. Работник. Отличные новости. Пьюси, ты издеваешься?!
- Поздравляю, - голос после сна тих и слаб, каждая буква отдается новой трещинкой в пересохшем горле, в голосе нет эмоций, и это уже твоя заслуга. Ты садишься, вглядываешься в лицо друга, видишь его улыбку, и понимаешь, нет, не шутит. Надежды, еще толком не оформившиеся, разом рушатся как карточный домик, а ты даже не знаешь с чего начать, потому и не кричишь, выдавливая из себя только вот это автоматическое сухое поздравление и: Ты теперь с ними. Отличная новость, - сарказм столь неприкрытый, что воспитанным людям стало бы стыдно. Тебе все равно. А дальше катится снежный ком.
- Понимаю ли я? Я все понимаю прекрасно, кроме одного: неужели ты смог забыть, что они сделали? Панси и Маркуса держали в Министерстве несколько дней на бесконечных допросах, от Драко никак не отстанут, хотя родители уже бежали за границу и поместье авроры перерыли несколько раз, Астории постоянно перепадает, Дафна и Тео в Аврорате почти прописаны, и я была бы, если б не Мунго; тебя таскают – ах, прошу прощения – таскали туда несколько раз за неделю, мой отец в Азкабане из-за какой-то ерунды, из-за того, что кто-то сломался и предал… - ты замолкаешь на пару секунд, набирая в легкие больше воздуха. Мысль, пришедшая в голову, не дает дышать. - Кого ты продал?

Отредактировано Millicent Bulstrode (2012-06-09 21:48:19)

режь по живому, попробуй достать
до самого сердца
хватит молчать, хватит прощать
больше соли, больше перца
В твоих привычках не числится громкий голос, ты говоришь так, чтобы тебя слышали, не громче; ты не думаешь об этом, когда выплевываешь слова, они звучат четко и на мгновение повисают в воздухе. Тебе кажется, ты чувствуешь эхо, волны отраженные от стен наслаиваются друг на друга, готовятся стать чем-то материальным, способным раскроить мир на маленькие кусочки; тебе кажется, воздух парализован, наэлектризован, неосторожное движение, пусть даже судорожный вдох, и все: удар электричеством, короткое замыкание, вылетающие пробки, искры, и из глаз тоже. Тебе кажется, воздух стеклянный, и если вдохнуть, то стекло застрянет где-нибудь в легких, или еще в горле, крошечные стеклянные песчинки изрежут тебе внутренности. И тебе на доли секунд становится стыдно за резкость, несдержанность, ты готова просить прощения, но время утекает сквозь пальцы, а Пьюси открывает рот; ты снова чувствуешь злость, ей отзываются саднящие внутренности. Ты ждала объяснений, а получила в ответ лишь издевку, от которой душевные чудовища скручиваются в тугой комок, готовясь хватать и рвать зубами плоть, пить кровь, а в том, что нельзя выпить, купаться. Он же знает прекрасно: тебя оправдали еще в августе, тогда же, когда родителям отправили в тюрьму. И от этого еще отвратительней, паршивей на душе; и от этого хочется вырвать парню язык.
- Идиот! – если все, что ты говорила до этого, можно было назвать просто громкой речью, то теперь ты точно срываешься на крик, а еще вскакиваешь с дивана и бьешь Пьюси по щеке, а он впервые в жизни не уворачивается, не перехватывает Не ожидал? Звук пощечины отдается звоном почему-то в твоей голове. – Как ты смеешь?! Малфой-мэнор, это Малфой-мэнор! – сознание цепляется к мелочам, «Уизли-мэнор» режет слух. Неужели ты так быстро смирился, неужели ты смог это принять?! Ты готова разрыдаться, и это только больше злит. Смотришь на друга, он выглядит удивленным, кажется, не понимая твоей реакции, не понимая, как выглядит его поступок; он еще и шипит на тебя по-змеиному; но главное: он не понимает. Разочарование. Человек, которому ты верила, с которым ты была с раннего детства, которого ты знала, думала, что знала, оказался совсем не тем, не таким. Ты верила, что он будет рядом, не показывала этого, но хотела; ты думала, что он будет рядом, в такой же грязи как и ты, как все вы. А он выбрал другой путь. И ты чувствуешь себя преданной, какие там ножи в спину, это все ерунда; тебя изнутри как будто кочергой перемешали. – Ты вообще себя слышишь?! Понимаешь, что ты несешь, и как выглядит то, что ты сделал?! Мне плевать, что именно; я поняла, ответа не будет, и да, я помню, тебе не ебет общественное мнение, и ты всегда поступаешь так, как хочешь. Но неужели ты правда забыл о своем происхождении, если согласился там работать, перестал уважать себя?! Тебе самому от себя не противно, нормально себя чувствуешь, может, еще и доволен?! – ладонь жжет огнем, а вид краснеющей щеки Эдриана вызывает слабое моральное удовлетворение. Ты отворачиваешься, отходишь в сторону, нервно заламывая руки, ищешь взглядом свои вещи, но не видишь ни шарфа, ни пальто, перед глазами будто пелена; туман с улицы попал в твое сознание. - А я уйду, расслабься, проблем с законом больше у тебя не будет, - голос от крика хриплый, надтреснутый, а по лицу расползается глупая ухмылка; ты вот-вот рассмеешься нервно, истерически, или снова сорвешься на крик; тебе бы бутылку огневиски в правую руку, ты выпила и разбила стекляшку о стену; у тебя буйство стихий и Армагеддон в грудной клетке.

Отредактировано Millicent Bulstrode (2012-06-10 14:39:32)

И лучше, пожалуй, было бы развернуться, хлопнуть дверью и уйти, как тебя и просили, лучше было бы разбить костяшки о стену, совсем не по-девичьи, но так было бы лучше; искусать себе губы в кровь, проткнуть ногтями кожу на ладонях; накричать на первого встречного за то, что он косо на тебя посмотрел. Лучше было бы выпустить пар, остыть и потом, возможно вернуться, возможно, даже извинится, но это же слишком просто, слишком правильно. А ты уже не в силах остановиться, тебе хочется высказать все, что можно, отомстить за то чувство пустоты и разочарования; да и Эдриан, вечно веселый и показательно беззаботный, сейчас совсем не похож на образец спокойствия: какая-то ваза, мать иногда била такие же, бьется о стену совсем рядом. Осколок фарфора впивается в спину, но боли нет, или ты просто её не замечаешь; ты уже не пытаешься себя сдерживать, смотришь в глаза и растягиваешь губы в наглой улыбке:
- Министерство плохо на тебя влияет, ты ведешь себя как баба, - оскорбить, унизить, задеть побольнее. За все хорошее, что было. За все хорошее, что он отверг. В твоих глазах в се выглядит именно так, вашу слизеринскую компанию променяли на какие-то поблажки министерства, твою дружбу променяли на поддержку авроров.
Переходишь на крик, и ты счастлива в потоке своей ярости, ты, в паузах между словами, умудряешься улыбаться, со злостью представляя как запускаешь пальцы Эдриану под ребра:
- Мудак, гребанный ты мудак! И да, предатель! В этом-то и проблема: я думала, что тебя знаю. А ты берешь и с легкостью отказываешься от всего, что было; перечеркиваешь прошлое, будто не было ничего, признаешь правоту этих ненормальных, дорвавшихся до власти. И НЕ НАДО ВЕШАТЬ НА МЕНЯ ЭТО КЛЕЙМО! – крик срывается на хрип.  - Я помню, что я слизеринка, и меня это не смущает ни капли, и я гордая, и чистокровная, и аристократка, - показываешь средний палец, после чего разжимаешь кулак и разворачиваешь руку, показывая перстень на большом пальце, фамильный, доставшийся от отца: твоя фамилия - прямой билет к испорченному отношению, но кольцо с пальца ты позволишь снять только со своего холодного трупа, - и мне досталось сполна, когда я пришла в Мунго, но, Мерлиновы подтяжки, лучше проклятое Мунго, чем это Министерство, - на слове «Министерство» интонация становится столь отвратительной, что тебя саму вот-вот вывернет наизнанку, ты не узнаешь свой голос. - Лучше заполнять карточки и менять бинты аврорам, чтобы не было инфекции, чтобы они выздоровели поскорее и поскорее же сдохли на очередном задании! Перед тобой весь магический мир, а ты выбрал чертово Министерство, катись оно к Мордреду, и ты вместе с ним! И если кому-то из нас мешает гордость, так это тебе, потому что Эдриан Пьюси, видите ли, не согласен на простую работу, он аристократ и не собирается работать руками, а еще ему необходимо чувствовать себя причастным к какому-то великому делу, он хочет трудиться на благо страны. Спасибо, Англия тебя не забудет! – запускаешь руки в волосы, пытаясь успокоиться, закрываешь глаза. Тебя гонять прочь, ты пытаешься вспомнить, куда бросила шарф, когда заходила.
- И я, блять, уйду, сразу, как только найду свои вещи в твоей гребанной квартире! – разворачиваешься резко, смотришь пронзительно, в тебе подобием подросткового бунта зарождается мысль остаться на зло, надоесть, измотать, свести с ума, хотя ты и так играешь в огнем.  Ты не помнишь, когда последний раз видела как Пьюси злился. У тебя какое-то почти детское любопытство, ты подхватываешь ключи - кажется, это твои ключи, что ж они тебе не нужны больше - с комода и кидаешь их в сторону, зеркало бьется с красивым и мелодичным звоном осыпающегося стекла.

И ты могла бы сказать, что ничего плохого не сказала о его родне, что он должен их помнить, что это правильно, что именно поэтому вы должны держаться вместе; вы одного круга, вы все. Пусть гриффиндорцы и  остальной мир думают, что вы змеи, что у вас ничего святого, что вы кого угодно предадите ради собственного благополучия. Предадите, кого угодно, но не своих; Слизерин – как закрытый клуб, Слизерин – элита. Вы знаете друг друга столько лет, что вспоминать страшно, вас познакомили, как только вы научились сидеть в манеже и трясти в руке погремушку; и если вы не рассыпаетесь в откровениях и милых жестах, выражающих нежность и любовь, это вовсе не значит, что у вас каждый сам за себя. Ты продашь душу Дьяволу или еще кому-то за своих друзей, по горящим углям пройдешься, без шуток, лишь бы они были рядом, лишь бы они были с тобой. И ты точно знаешь: ради тебя сделают то же самое, потому что вы особенные, потому что вы привязаны друг другу больше чем обычные друзья. Вы терпели светские разговоры родителей, нудные речи о чистоте крови, чопорных матерей и отцов, порою слишком жестких, вы терпели умилительные возгласы родственников, парадные мантии с рюшами; вы терпели косые взгляды представителей других факультетов и пустые обвинения. Нет, вы, конечно, играли в квиддич грязно, жестко и не по правилам, ходили по школе с надменным видом, вы не любили другие факультеты, но не больше, чем они. Вы не безгрешны, и вполне возможно, что грехов за вами действительно больше, чем на других, и среди вас есть форменные отморозки, но вы одной крови, и вы будете вместе, всегда. Ты так думала, ты в это верила, ты могла бы это сказать, пообещать, что все будет хорошо, что все наладится, ты могла бы обнять Эдриана, с разбитым зеркалом пар, казалось бы, вышел, большая его часть. И ты можешь, только Пьюси перекрывает тебе все ходы, несказанные слова застревают в горле, ты захлебываешься ими как водой. Он не хочет этого слышать. Он трясет тебя за плечи, у тебя голова мотается как у китайского болванчика, ты спиной ударяешься о стену, когда он просто вдавливает тебя в отштукатуренный бетон. Тебе весело от его попыток что-то вбить в твою голову, у вас нормальные разговоры выходили редко, больше стеб да издевки, тонкая ирония и совсем не тонкий сарказм, искрящееся веселье, ничего серьезного, и тебе смешно от подобного поведения, так нелепо для вас. Ты беззвучно хохочешь, ждешь когда разожмутся пальцы, когда плечи окажутся на свободе и со смехом ты сможешь уйти, но улыбка сползает с лица, когда Эдриан говорит о работе, твоей работе, твоей якобы жалости к этим тварям.
- Соплохвост, гриндилоу недоделанный, ублюдок! Убери от меня свои руки! – шаришь рукой по стене, пальцы натыкаются на комод; едва не вывернув локтевой сустав, ты хватаешь первое, что попадается, и бьешь, по скуле, рамкой для фотографий, задней стенкой. Стекло трескается, но не вылетает, из-под трещинок на тебя смотрит испуганно девочка, милая, славная девочка. Кейси. На колдографии ей лет десять и она никак не может понять, что происходит, почему её рамку только что дико трясло, так, что попадали фрукты на заднем плане. Ты роняешь рамку, упираешься руками в мужские плечи и отталкиваешь Пьюси от себя. – Пошел к черту! – а он в ответ поджигает твой шарф, один из любимых, из тех, что ты утащила из дома. От синих языков пламени проясняется туман в голове, ты различаешь пальто в соседнем кресле и сумку у дверей.
– Будь счастлив и сдохни, - на ходу подбирая вещи, и хлопая дверью так оглушительно, что через несколько секунд в подъезд высовывает сморщенное личико соседка Эдриана и смотрит удивленно на пустую площадку, и что-то ворчит себе под нос. Ты же пытаешься отдышаться этажом ниже. Ты пытаешься убедить себя, что щеки мокрые только из-за боли в спине, а горечь и обида здесь совсем ни при чем.

Отредактировано Millicent Bulstrode (2012-06-10 23:24:29)