Удивительно, но тело всё ещё ломит от недавней потасовки. Всегда считал себя физически крепким и подготовленным, но сейчас могу с уверенностью сказать: мне нужен отдых. Потому что это ненормальное желание - взять и сесть прямо на пол, где-нибудь в уголке и желательно за шторой, чтобы закрыться ото всех и уснуть. Да, мне катастрофически не хватает сна. Периодические бессонницы, частые кошмары и беспокойная дрема - всё это было лучше, чем нынешнее состояние, когда я просто не могу уснуть, потому что всё начинает болеть. Но почему? Меня ведь тоже подлатали в Мунго, откуда это?
Я не улыбаюсь. Вежливость и внимательность, учтивость, церемонность... Кивки направо и налево, спокойный голос и живое участие в глазах. Неужели и они у меня научились врать? Но улыбка не трогает губы, избегая их. Должно быть, я кажусь ужасно неприветливым. Должно быть, сегодня я особенно бледен.
И скорее всего эти два фактора вместе ещё долго будут вызывать шёпот за моей спиной, в особенности - у подчиненных. Не у всех, конечно. Вон Ксавье - невозмутимый, словно статуя. Кажется, сегодня он на самом деле решил прикинуться предметом интерьера, и мне не нравится, как на него смотрят. Он не любит этот удивленно-сочувствующий взгляд.
Но это всё второстепенное. Сейчас важнее всего безопасность гостей, которая обеспечена лишением их палочек. Исключительно для их блага, это была идея фрау Рихтер, и она изящно гениальна. Вооруженная охрана при безоружных гостях - неплохо, не правда ли? И, конечно, палочки будут в надежном месте. Но есть кое-что личное, что мешает мне.
Я не хочу встретить здесь никого, кто мог бы искать меня раньше. Ни семью, ни друзей - встреча с ними меня не страшит, просто я не хочу снова этих расспросов, укоряющих взглядов и немого осуждения. Иногда я задаюсь вопросом, почему они не хотят оставить меня в покое, если я так плох по их мнению. А вот не хотят.
В голове снова шум. Это всё тот взрыв, он ещё очень долго будет аукаться мне в разных ситуациях и в разное время, но сейчас он особенно некстати. Мне стоит огромных усилий концентрироваться не на ней, а на происходящем в зале. Ведь я не только охрана, я гость, у меня даже есть именное приглашение. Но сначала то, что нужно в первую очередь.
- Попрошу всех гостей сдать волшебные палочки. Это необходимая мера для вашей безопасности, дамы и господа.

Отредактировано Ronald Weasley (2012-04-19 21:23:05)

Просьба, которая в голосе аврора причудливо сочеталась с приказом, которому надо следовать, хлестнула Эккерсберг по ушам, сознанию и самолюбию огненным бичом.

Раньше, лет двадцать назад, она точно так же использовала эту интонацию – и многие не разбирали в ней никакого командирского подтекста. Время шло, Эва взбиралась по карьерной лестнице, то громко и помпезно, то – тихо и без свидетелей подгребая под себя власть в Норвегии. Пожалуй, хорошо, что она родилась норвежкой: никаких тебе дурацких предрассудков по поводу чистокровности - всё и так давно решено, и изменять многовековым традициям предков нет никакого смысла.

Эккерсберг недовольно передёрнула плечами, норковое манто скользнуло на дюйм ниже.
Представитель – хм, судя по акценту – Америки оказался тем ещё бунтарём. Эккерсберг, по правде, даже не подозревала, что американцы, взращённые на искажённых традициях европейских колонистов и смеси искалеченного наследия коренного населения, могут быть настолько властными. Хотя какой бесхребетный придурок полезет в политику?
Эва ненавидела политику и само слово «политика». Она предпочитала говорить и думать: «Дипломатия». Впрочем, творила она – тоже – её.

Всё алое, багрово-приторное. Королевский цвет. Скажете? Ха! Цвет смерти. Цвет крови. Цвет заката.
Заката британских отношений с Норвежским королевством, как про себя ещё не так давно решила Эва.
У неё – лично у неё – не было никаких сомнений, что ничего толкового и полезного из подобного официоза, устроенного пафосными британцами, не выйдет.
Ладно. Приём – это вещь необходимая, но сам факт желания восстановить когда-то многочисленные связи Британии с континентальной Европой... смешил. Британцы были отрезаны на своём окруженном водой, страхом и предрассудками острове от совершенства новых идей и стремлений – и теперь, словно утопающие, цеплялись за высокопоставленные чины других стран, как за соломинку.
Увы, соломинка была преломленной ещё у основания.
Это Эккерсберг сочла само собой разумеющимся, когда у неё потребовали волшебную палочку.

- Что? – вскинула брови норвежка в холодном недоумении. Со стороны могло казаться, что женщина пребывает в замешательстве, но на деле она тщательно скрывала раздражение. – Мне казалось, сэр, - с нажимом произнесла волшебница, - что Великобритания стремится возобновить старые и найти новые связи благодаря сегодняшнему приёму. Как, поведайте мне, такое может случиться, если Британское Министерство магии в приказной форме требует сдать волшебные палочки у представителей других держав?
Дискриминация по национальному признаку!
Не то, чтобы Эккерсберг пришла в ярость от самого факта, но её разочаровало недоверие Великобритании к иностранным гостям. Уж послам и их приближённым можно было позволить присутствовать на приёме с волшебными палочками – но нет, власти острова решили иначе. И как, спрашивается, создавать с такими альянсы?

Эккерсберг недовольно поджала губы.
- Поскольку, сэр, - снова обращаясь к аврору, заговорила Эва, - со мной в вашу страну не прибыл ни телохранитель, - зря, видимо, - ни помощник, - без которого я сама спокойно справляюсь уже второй десяток лет, - ни какой другой представитель Норвегии, требование уважать моё право оставить при себе волшебную палочку не может считаться унизительным для присутствующих здесь британцев и гостей страны, так?

Или это такой пресловутый английский юмор?

Отредактировано Eva Eckersberg (2012-04-21 22:05:11)

Насыщенный график светских мероприятий всегда утомителен, а лишний раз утомляться Тони не любил. Даже не то чтобы не любил – не умел. Не кем-то другим изобретенным способом, во всяком случае. Так что, можно сказать, его категорический отказ принимать участие в специально организованной для гостей Великобритании экскурсионной программе не стал для Оливии сюрпризом, и мисс Кребтри, хотя и не сказала об этом вслух (еще чего не хватало), была своему боссу за это благодарна. Что она не видела в Лондоне? Она тут жила вплоть до самого совершеннолетия. Страна с тех пор, конечно, претерпела немало потрясений, но прекрасные маггловские изобретения (читай: Интернет) помогли Лив оставаться на связи с ее разношерстным семейством. Правда, перемещению родственников из Британии в Америку в особо тяжелые времена никак поспособствовать не могли, а теперь матушка, подозрительно не вдаваясь в подробности, всякий раз уверяла дочь, что «все налаживается». Потом у Оливии случался очередной производственный коллапс, и она вынуждена была спешно прощаться, обрывая разговор на середине. Следующий, как правило, случался не слишком скоро и проходил примерно по тому же сценарию. В результате сейчас, вышагивая по красной дорожке к месту проведения торжественного приема, Лив была мыслями совсем в другом месте: она размышляла о том, удастся ли ей исхитриться проведать семью в промежутке между капризами Тони и официальными мероприятиями.
Из состояния задумчивости ее вывел все тот же Фишер, со смесью фамильярности и галантности подхвативший ее под локоток, к чему Оливия отнеслась абсолютно невозмутимо (привыкла), и даже не забывший сделать комплимент ее внешнему виду. Ну, надо же.
– Спасибо, Тони, ты чрезвычайно любезен, когда тобой руководят корыстные побуждения, – ответила мисс Кребтри, улыбнувшись, но удосужившись лишь мимоходом взглянуть на своего представительного кавалера и ребячливого босса в одном лице. – Не дождешься.
Эта ситуация была далеко не первой в своем роде, и они оба прекрасно знали, что она ответит отказом, но ритуал каждый раз соблюдался неукоснительно. Только иногда, как сегодня, Лив не могла отказать себе в удовольствии ехидно добавить что-то вроде:
– Ты и так уже прогулял большую часть запланированных британским министерством мероприятий; это придется перетерпеть.
И совершенно не имеет значения, что мисс Кребтри, как мы помним, в душе сама только порадовалась решению Фишера частично избежать выполнения своих обязанностей: страшно подумать, что он мог начать вытворять, если время от времени не напоминать ему о таком понятии, как служебный долг. Правда, тут тоже следовало быть аккуратной, потому что реакция Тони порой оказывалась чудовищно непредсказуемой, и в этом смысле лучше было лишний раз его не провоцировать. Однако британское правительство за годы изоляции, по-видимому, успело забыть это простое правило, которое значилось первым пунктом в инструкции по эксплуатации к Энтони Натаниэлю Фишеру.

Требование сдать при входе волшебные палочки удивило даже Лив, привыкшую думать, что после первой же недели работы с Тони ее уже ничем нельзя было удивить. Последний, кстати, среагировал моментально, еще прежде, чем Оливия успела потянуть его за рукав в попытке предостеречь от скандала. Точнее, она-то успела, но Фишер иногда становится очень нечувствителен к намекам, тут уж ничего не поделаешь.
– Тони, пожалуйста! – тихонько попросила она ему на ухо, и, вообще-то, собиралась пояснить, что совсем не обязательно каждый раз с первой минуты появления привлекать себе внимание всех окружающих вызывающим поведением, а иногда для разнообразия можно попытаться немного повести себя, как нормальный человек, и если он не хочет отдавать свою палочку, то она сейчас все уладит (как – это уже другой вопрос), но произнести хотя бы какую-то часть этой заготовленной речи Оливии было не суждено, благодаря появлению госпожи посла Норвегии, за спиной у которой, кстати, уже маячила австрийская делегация. И, судя по лицам… Лив чуть кивнула Эльзе и картинно возвела очи горе, мол, ужас, что творится, а потом взглядом указала сначала на Краузе, а затем на Фишера – мол, скорее надевай намордник на своего босса, а то сейчас сцепятся с моим, потом до ночи не растащим. Впрочем, не факт, что фройляйн Бергманн была всерьез обеспокоена подобной перспективой.

Сейчас что-то будет, – как-то подозрительно спокойно подумала мисс Кребтри и приняла единственное, как подсказывал опыт, правильное решение: расслабиться и позволять всему происходить. Если уж ей достался пожизненный билет в партер, то надо хотя бы получить от представления удовольствие. И постараться удержать Тони от слишком импульсивных действий, разумеется… хоть это почти то же самое, что постараться удержать атомную бомбу от взрыва.

Послу Франции определенно не хватало серьезности, чтобы относиться ко всему происходящему должным образом. Для нее пока это было развлечением, в отличии от Фредерика, который почему-то проникся происходящим и считал необходимым быть осмотрительными и осторожными, чем вызывал у Ив лишь смех – она всегда считала его главной проблемой излишнюю серьезность в делах, хотя за это же и ценила.

Ивонн не сомневалась, что сегодняшнее утро было самым бесполезным. Экскурсия могла бы оказаться не такой скучной, если бы не пафосные речи британцев о том, как у них все хорошо. К счастью рядом был Фредерик, которому полагалось выдать какую-нибудь награду за то, что на протяжении всего этого времени, он спасал ее от мучительной смерти от скуки. К тому же ранние пробуждения никогда не доставляли ей особого удовольствия, поэтому к этой поездке у Ивонн было заведомо негативное отношение. Единственное, что приводило ее действительно в восторг, это приют. Женщина любила детей, особенно чужих, не имеющих к ней никакого отношения. Они вызывали у нее жуткое умиление и желание закормить их всякими вкусностями и задарить подарками. Однако дети в приюте ее поразили и далеко не самым лучшим образом. Они не бегали, не кричали, не играли, в общем, не делали ничего, что вообще-то должны делать все дети в их возрасте, а лишь пели и ходили строем. Ну и молчали. Все попытки мадемуазель Сент-Илэр разговорить кого-нибудь из них оказались провальны, поэтому подхватив отчаянно скучавшего Фредерика, посол Франции удалилась оттуда раньше, чем было запланировано, решив, что с нее определенно достаточно фарса.

Сейчас же от вспышек колдокамер их отделяла всего парочка метров, и женщина придирчиво оглядывала идеально выглядящего помощника, с его идеальной прической и идеально завязанной бабочкой, борясь с желанием хотя бы взъерошить ему волосы.
- Не ной, - бескомпромиссно заявила Ивонн, поймав взгляд молодого человека, который скорее дурачился, чем действительно не хотел идти в зал или смущался колдокамер.
Очаровательно улыбнувшись, женщина сделала шаг вперед, оказавшись под прицелом колдокамер и, на минутку задержавшись, прошла вперед, ко входу в зал, где уже собрались некоторые представители других стран и даже нашли повод поскандалить. Кивнув собравшимся, она прислушалась, пытаясь понять из-за чего весь сыр-бор.

Сдать палочки? Подобное требование британского правительства удивило ее даже больше, чем вся эта нелепая экскурсия, показательное выступление. Сама Ивонн расценивала это как в высшей степени неуважение и уже видела, как на лице Фредерика проскользнула тень недовольства.
Скандалить, равно как и отдавать свою палочку, Сент-Илэр пока не собиралась, хотя бы потому, что с первым прекрасно справлялся и глава американской делегации.
- О, мсье, позвольте мне беспокоиться о своей безопасности самой, - спокойно ответила женщина и, кокетливо улыбнувшись, добавила, - не лишите же вы меня палочки силой.
Она надеялась, что довольно ясно дала понять, что палочку она не отдаст ни в коем случае. К тому же ни аврор, попросивших их палочки, ни кто-либо другой ничего с этим поделать не могли, не будут же они действительно применять силу.

Вот вечер идет, а... Постойте. Вечер? А, нет, все правильно, вечер. Небо серое, улицы серые, дома серые – мир потерял краски. Настроение потеряло краски. Эмоции не должны вмешиваться в работу. Вокруг слишком много блеска и показной красоты, которые режут глаза. Красный цвет неприятен, сейчас бы куда больше подошел серый. Так проще…
Молодая женщина одна из первых приходит на место, вместе с группой проверяется защита дома, проверяется каждый коридор, каждая комната. Настолько дотошно, что несмотря на рутинность и машинальность работы, уже приходит усталость. Уже хочется попросить отпустить домой, к девочке, или здесь найти кресло и отдохнуть… Зал торжественных приемов оставлен на самый конец, похоже, его осматривают с особой тщательностью. Хотя, это не удивительно, ведь здесь должны находиться все. В теории. Особо выбирать конечно же не приходиться. Конечно же, никто не предложит ни одному из сотрудников министерства, кто здесь даже не в добровольно-принудительном порядке, а просто по приказу, присесть. Сотрудники отдела безопасности занимают свои места у стен, мысленно просчитывая любую возможную ситуацию.
Люди появляются в зале как-то особенно резко, как-то особенно резко разговаривают между собой. Похоже, страна-хозяйка сегодня получит все, что накипело за все годы у других стран. Первым под горячую руку попадает мистер Уизли. Появляется желание доступно объяснить гостям, что не стоит пренебрегать заботой об их безопасности. В том, что все это делается только ради безопасности послов, миссис Мартин ни на секунду не сомневалась. Как честный сотрудник, внимательно слушающий руководство, она умела понимать то, что надо и держать при себе любое сомнение, а по возможности отвергать его. Сегодня был один из таких случаев.
Ни одно действие не должно быть осуждено. Ни одно слово не должно быть принято в штыки или понято неправильно, а свое мнение... Оно должно остаться своим. Но если бы дали право, дали возможность, то послам бы стоило вести себя осмотрительнее и мягче, а мистеру Митчеллу благоразумнее.
Анна сделала глубокий вдох и постаралась представить себя всего лишь предметом. Всего лишь орудием, безмолвным и незаметным - до нужного момента.

Авада Рихтер отвела взгляд от своего отражения в зеркале и снова наткнулась на него же – в этом зале было слишком много зеркал. Слишком много шума, смеха, что обычно умолкал с ее появлением, даже улыбки угасали, как свеча при порыве холодного северного ветра, как взгляд умирающего. Женщина прищурилась. Света было тоже – слишком.
Было бы логично предположить, что ей хочется оказаться в своем кабинете, в полумраке, отделенном от нее лишь кругом от настольной лампы, в тишине, в которую естественно вплетался шелест бумаг на столе и треск поленьев в камине, но нет, об этом она не думала. Ее место сегодня было здесь, и точка. Занимать голову пустыми мечтаниями было не в ее стиле. Разве что хотелось поменьше на себя смотреть. Еще пару дней назад она не планировала никаких кардинальных изменений в своем образе для этого бала, но после покушения планы изменились. Авада не могла себе позволить выглядеть небрежно – это тут же списали бы на последствия случившегося. Поэтому в кратчайший срок была сшита изысканная мантия алого цвета, закуплена косметика, а над волосами впервые за много лет потрудился парикмахер. Рихтер все это было чуждо, но она стерпела. Демонстрация благополучия – вот выбранный министерством курс, которому она следовала, впрочем, не забывая намечать свой собственный. Каждый из глав отделов имел здесь свои личный цели, точнее цель, и для Авады Рихтер этой целью была мадемуазель Ивонн Сент-Илэр. Судя по осторожным вопросам подчиненных, ни для кого это секретом не являлось, и представительница Франции тоже должна была понимать, даже несмотря на свой юный возраст, что ее страна представляет для Великобритании особый интерес.
На самом деле, странно, что все так быстро успокоились, когда толпа бывших ПС дружно рванула за рубеж.  Все тогда даже с облегчением выдохнули, словно огромная проблема вдруг взяла и разрешилась сама собой. И только Рихтер с самого начала понимала, что это было все равно что бросить зажженную спичку через забор к соседям и думать, что теперь пожар не грозит. Рано или поздно, но в Европе должен был вспыхнуть новый очаг военных действий, однако, Рихтер не собиралась этого допустить. Враг и так получил слишком долгую передышку, чтобы можно было медлить. Все прочие цели – экономические и – смешно даже подумать – культурные - мало заботили главу аврората. Она знала, что при желании из страны можно выжать еще немало средств, на пару войн хватит точно, ну а дальше все зависит только от успеха этих войн… Впрочем, решить дела мирно и полюбовно было бы все же лучше. Рихтер была совершенно не против идеи союзничества, и оставалось лишь вложить эту самую идею в хорошенькую, но совершенно, на первый взгляд, пустую головку посла Франции и проследить, чтобы она донесла эту идею в целости и сохранности на континент. Задача не из легки, но вполне посильных, так предполагала Авада, направляясь навстречу послам, но заслышав возмущенные голоса, нахмурилась и едва удержалась от привычной команды "стоять" в адрес одного из наивных представителей Европы, который, видимо, еще не понимал, куда он приехал.
- Добрый вечер, дамы и господа, - Рихтер собрала все имеющиеся у нее силы и далекое от ангельского терпение, пока этот вечер еще имел шансы оставаться добрым. Вероятно, Уизли видел подобное в первый раз, и точно в последний – к заместителю у главы аврората был отдельный разговор хотя бы за то, что он больше походил на жертву диктаторского режима, нежели на представителя правящей верхушки. И это после того, как ему дали четыре часа на сон – роскошь, которую себе Авада не позволила. – Мне очень жаль, что вы неверно поняли наши намерения и усомнились в способности моих коллег обеспечить Вашу безопасность. Уверяю Вас, если бы в этом не было необходимости, мы не стали бы просить Вас об этом одолжении, но в свете последних событий мы вынуждены это сделать. В то же время Ваше согласие сдать палочки послужит знаком того, что Вы пришли с миром, и укрепит наше доверие. Впрочем, если Вы так опасаетесь чего-то, я подам Вам пример. Надеюсь, Вы все, - Рихтер подчеркнула последнее, - ему последуете.
Авада с быстротой фокусника достала из широкого рукава мантии волшебную палочку в простых кожаных ножная и протянула ее Рональду.
- Я здесь не как охрана, а как представитель отдела, мне она ни к чему.

Прежде Герхардту уже доводилось бывать в Британии. Проездом, буквально на пару часов. В этот раз фотограф планировал задержаться подольше.
Еще бы! Вскоре после окончания магической войны границы Туманного Альбиона закрылись. Мощный железный занавес был возведен в кратчайшие сроки – казалось, что каждую певчую пташку, вылетающую из страны, тщательно допрашивали и не выпускали, случись ей петь какую-то не ту песню. И вот нежданно-негаданно – оттепель. Послы европейских государств (а по слухам, приглашения были направлены еще и за океан) и многие иностранные журналисты были приглашены на прием, который Герхардт никак не мог пропустить.
Разумеется, первыми в зал начали пропускать видных гостей. Количество их наводило на мысль о том, что вечер обещает быть долгим. Что хуже того – местные стражи порядка, похоже, решили лишить заграничных гостей их волшебных палочек. Случился конфуз. Отчего-то стратегическое большинство волшебников дорожило своими палочками превыше собственных жизней. Оставшись без магии, бедняги в считанные дни начинали чахнуть – еще бы, ведь большая часть колдунов и колдуний была не в состоянии соорудить себе ужин или прибраться в доме без парочки заклинаний. Порой Сергерштадт думал, что они и зад подтирают при помощи какого-то чудного фокуса. Сам же Герхардт куда хуже ощущал себя в отрыве от камеры, которая привычно висела на шее на длинном ремне. По дороге на прием он успел сделать несколько снимков. Впервые за долгие месяцы мучительного безделья у Сергерштадта проснулось желание фотографировать. Это был добрый знак.
Коллеги, с которыми удалось перекинуться парой слов в очереди ко входу в зал, не особенно заботились об истинных причинах столь громкого политического мероприятия. Но Герхардт давно понял, что если смотреть лишь на гладь озера, легко не заметить за рябью на воде клад на дне. Показной бал? Пир во время чумы? Стремление напустить пыли в глаза соседям? Еще бы. Случись Европе и Америке ополчиться на магическую Британию, как в стране скоро наступит кризис, по сравнению с которым военное время покажется сладкой жизнью. Англии не выгодно затянувшееся молчание. И, должно быть, не самые глупые люди нынче у власти в этой стране, если это поняли хотя бы спустя несколько лет.
Толкотня начинала утомлять. Подобные чопорные солидные мероприятия никогда не радовали Герхардта, среди манерных и напыщенных чиновников он ощущал лишь скуку и желание как можно скорее убраться подальше. Ну, разумеется, предварительно успев сделать пару-тройку десятков отменных снимков. В кадр уже успела попасть застоявшаяся очередь, но ничего особо примечательного в ней фотограф не обнаружил. В конце концов, не стоит лезть со своим уставом в чужой монастырь. Именно поэтому Герхардт вытащил из-за пояса палочку, чтобы сдать ее по первому требованию. Однако просто так пройти в зал мужчине не удалось.
Прямо перед ним как черт из табакерки возникла юная барышня. Сперва Сергерштадт подумал, что она его спутала с кем-то из видных политиков, что толклись неподалеку, но оглянувшись по сторонам, он нашел лишь нескольких ссутулившихся репортеров, своим видом никак не напоминавших успешных людей. Когда же таинственная незнакомка назвала его по имени, фотограф невольно задумался.
- Здравствуйте, мисс, - проговорил Герхардт, перебирая в голове варианты. Кто она? Поклонница его творчества? Вряд ли. Даже на родине Сергерштадта не останавливали на улицах, чтобы попросить автограф. Давняя знакомая, лицо которой он успел позабыть? Нет, слишком юна, явно не успела еще объездить пол мира, чтобы в одной случайной точке встретиться со шведским фотографом. Последнюю версию отмела сама девушка, заявив, что рада знакомству. Представилась. Вот только имя ее, к сожалению, никак не поспособствовало прояснению ситуации. На протянутую в знак приветствия руку Герхардт отреагировал автоматически – довольно крепким рукопожатием. – Меня Вы, как вижу, уже знаете. Хотелось бы знать, откуда? Этот пышный праздник ведь учрежден отнюдь не в мою честь.
Вероятнее всего, мисс Вильгельмина Росс была одной из приглашенных местных журналисток. Не составило труда приметить у нее блокнот, который был обязательным атрибутом всех писак, с которыми Герхардту доводилось встречаться прежде. Однако британские журналисты на приеме были в большинстве, но никто другой не обращался к Герхардту по имени и не искал с ним встречи. Мужчина ухмыльнулся. Все-таки вечер, начавшийся со столь занимательной загадки, не мог быть совсем уж провальным.
- Из какого издательства будете, мисс Росс, и с чего не держитесь со своими?
Сам Герхардт привык большую часть времени работать один. Он ездил по миру, снимал, затем возвращался в газету и продавал фотографии, которые издатель размещал на страницах по собственному усмотрению. Большинство военных фотографов именно этой масти – если уж тебя тянет в гущу боевых действий, так будь добр не тащить вслед за собой ватагу писак. Командировки были Герхардту не в новинку, но вот эта рыжеволосая волшебница, похоже, начала карьеру совсем недавно. Новички в профессии обычно стараются держаться поближе к коллегам из своей редакции, чтобы в случае чего спросить совета или прыгнуть за спину старшего товарища. Впрочем, эта Вильгельмина была явно не из робкого десятка.
Сергерштадт с надеждой взглянул на стихийное собрание послов. Парой минут ранее к ним вышла женщина, явно имевшая отношение к организации банкета. К сожалению, большую часть ее слов Герхардт пропустил из-за своей новой знакомой, а так же из-за довольно солидного расстояния, отделявшего собеседников от политиков.

Политика всегда требовала от своих акторов изрядной доли упорства и недюжинных способностей к изворотливости. Это был закон природы, просто закон и закон подлости одновременно, поэтому обходного пути вокруг этого горного массива практически не существовало. Впрочем, стоит сказать, осталось не так много участников этой игры, которые позволили бы себе жаловаться на установившуюся ситуацию: Тони был не единственным, кто считал, что идти напролом гораздо занятнее, чем заискивающе раскланиваться перед обстоятельствами. Ведь то, что напролом – всегда некрасиво, это стереотип, дамы и господа. Хотите изменить мир? Измените собственный взгляд на вещи.
Однако чем ближе подкрадывалась полночь, тем становилось очевиднее, что Великобритания этим вечером явно предпочитала менять взгляд не собственный, а всех остальных, кому посчастливилось явиться на организованный праздник жизни.
– Тони, пожалуйста! – Прости, дорогая, не сейчас.
Единственное, что Фишер не любил, когда действительно праздник превращался в дешевый дебош, пусть он даже щедро был окутан багровой пеленой.
– Что за шум, а драки нет?
Догадайтесь с трех раз, что называется, кто всенепременно оказывается в гуще событий, в той же гуще которых всенепременно оказывается Америка. Драки, говорите, нет? - Тони сдержанно усмехнулся, так и не потрудившись повернуть голову в сторону материализовавшегося у себя за спиной Краузе: обойдется. - Сейчас, очевидно, будет.
– Вы, мистер Фишер, расстроились, оттого что Вам не вручили на входе погремушку и глобус Америки? – Фишер всегда ценил австрийское чувство юмора.
- Вижу, мистер Краузе, Вы тоже не в восторге от того, что не получили воздушный шарик в виде скипетра и пластмассовую державу, - американец говорил негромко, с изрядной долей интимности, что в международных отношениях означало практически публичное признание в желании совершить убийство. Однако в данном случае у американца не возникало сомнений, что его поймут правильно. Если талантливое австрийское чувство юмора не вывернет все наизнанку, как обычно это делает. Впрочем, всю пикантность обстоятельств Райнер тоже, без сомнения, оценил и очень вовремя переключился на мистера Уизли и его деликатную просьбу. И, не в обиду английскому Аврорату, Фишер бы на их месте не сомневался, что свита австрийского посла более чем постоит за своего босса.
А вот земля фьордов, льда и полярный сияний, очевидно, вполне неплохо справлялась и без дополнительной пары конечностей. Американец не без интереса наблюдал, как госпожа Эккерсберг наставляет заместителя главы аврората на путь истинный. Оставь надежду, вставший на ее пути, - не без присущего оптимизма хмыкнул Фишер, отмечая, что для сегодняшней вечеринки не настолько все потеряно, насколько он думал изначально. Как говорится, не недооценивай своих… оппонентов. У вас вполне могут в результате оказаться схожие цели.
Тони не был возмущен. Ни в коем разе. Серьезно. Ему, скорее, было обидно, причем обидно практически по-детски. Неужели они действительно забыли? И после этого его страну обвиняют в отсутствии культуры. Не сказать, конечно, что Америка сама кричала об этом в каждой подворотне, но так называемые янки хотя бы чтили ту смесь обычаев, которая досталась им от предков. Лоскутное одеяло, трепетно сотканное, оно тем не менее грело. А здесь хоть и предлагали сервис по первому классу, но вместо предложенного пледа от кутюр создавалось впечатление, что заворачиваешься в штору.
Посол от темпераментной Франции тоже предпочла отказаться от предложения мистера Уизли со всем присущим этой женщине изяществом, за что – впрочем, не только за это – мисс Ивонн Сент-Илэр получила от американца учтивый кивок с блуждающей улыбкой на губах.
А потом началось настоящее представление. А где оркестр? – не без энтузиазма крутился не лишенный актуальности вопрос в голове у Фишера. – Понял, - последовало вслед после того, как за достопочтенным мистером Митчеллом пред светлы очи иностранных делегаций явилась очаровательная дама с железом в глазах и, как что-то подсказывало Тони, еще и в сердце, ибо по брошенному ею взгляду на мистера Уизли навряд ли тому сулило радужное будущее.
- ...Впрочем, если Вы так опасаетесь чего-то, я подам Вам пример. Надеюсь, Вы все ему последуете.
Вместо оркестра будет фейерверк! - Просто очаровательно. Мисс Рихтер явно была одним из тех видных примеров, когда имя определяло судьбу человека. Тони очаровательно улыбнулся. Было вполне понятно, что ничьим примерам Фишер следовать не собирается.
Неужели они действительно забыли?
Палочки никогда не были для волшебника только оружием. Честное слово, если бы Фишер боялся только смерти, неужели он бы не вспомнил про беспалочковую магию? За сорок один год он вполне смог бы сотворить парочку не слишком вредоносных, но вполне неприятных заклинаний, чтобы испортить своему внезапно объявившемуся врагу жизнь. Поэтому о вышеупомянутом тезисе уже говорило то, что сама палочка выбирала себе хозяина, и ни один маг не был властен над ее выбором. Для каждого малолетнего волшебника магазин знаменитого господина Оливандера был всегда в сотни раз более волнующ, чем первый выигрыш в казино: по крайней мере, в отличие от первого выигрыша, поход к английскому рукодельнику Тони помнил до сих пор; и как потрясенно разглядывал витрины, и как вставал на цыпочки в попытке заглянуть туда, в бездонный коридор сокровищ производства "handmade". Палочка - это часть волшебника, это магическая культура, продолжение, если хотите, руки мага. Поэтому, по мнению Тони, просьба сдать палочку в надежный сейф, в гардероб, в ячейку в банке - да хоть на шелковую подушечку и в личные покои к самому министру! - была сродни просьбе отрезать руку и передать ее на хранение, пока врачи не надумают ее заново пришить.
Согласитесь, при ближайшем рассмотрении складывается не слишком приятная картина.
Поэтому логично, что Тони вполне справедливо посчитал, что перед этим сказал все, что требовалось, и, выдержав вежливую паузу, ненавязчиво переплел свои пальцы с оными помощницы и с коротко брошенным:
- Идемте, мисс Кребтри, - целеустремленной походкой поплыл в приготовленный для торжества зал.

Отредактировано Anthony Fisher (2012-05-25 06:21:06)

- Фрау Эккерсберг, - следуя за Краузе тенью, Эльза чаще молчала хотя бы потому, что трепать языком не входило в требования, обозначенные у нее в контракте, но при этом Бергманн никогда не считала себя дурно воспитанной и на учтивость привыкла отвечать учтивостью. Тем более стоит заметить, что норвежская валькирия - ни слова, ни Одина не побоимся - Эльзе взаправду симпатизировала, так что деваться было некуда. Снежная (натурально, как говорится) Королева принадлежала к тому редкому типу женщин, которые других представительниц прекрасного сильного пола не раздражали, а вызывали у них по крайней мере уважение, если у этих самых представительниц была в закромах, конечно, хотя бы капелька мозгов. Пусть политика не любила, когда ей пожимали руки. Но иногда интонация, вежливая улыбка и желание? были уместнее тысячи слов.
И, конечно же, рукопожатий.

Несмотря на то, что все сюда лезли со своими правилами, - ни дать ни взять чужой монастырь! - Эльза бы сказала, что место происшествия скорее напоминает дом скорби. "Раскрученный" (конечно), прославленный на весь мир не одной победой над безумием (несомненно), дружелюбный до кариеса на отбеленных до блеска невинного снега в далеких Альпах политических зубах (было бы неплохо, если бы вместо того, чтобы изображать из себя опытных грибников, эти моисеи раздавали на входе зубную нить: делу бы не помогло, но хотя бы не помешало). Не будьте ханжами, согласитесь. Но несмотря на все вышеперечисленное, то все же дом скорби.

Наблюдение было столь очевидно, что единственное, чего Эльзе хотелось, это одернуть платье и, присев на корточки, жалостливо погладить Великобританию по головке, также по-матерински заботливо приласкать нашкодившего ребенка (например, как Джона, который сейчас явно играл с фотографами в его любимое: "Кто не спрятался - я не виноват!"; чудо расчудесное) и сказать, что все будет хорошо и нечего так расстраиваться: леденец будет куплен. Такое человеческое чувство, которое Эльза так редко позволяла себе испытать, что от сентиментальности момента аж слеза наворачивалась. Большая и чистая. Как у крокодила. Чудесные животные! Так что Бергманн бы, вероятно, всплакнула, но, какая жaлость, она слишком рисковала, подозревая, что потечет макияж.

Женщины они такие женщины, понимаете ли.

И Англия не являлась исключением: она словно билась в невыносимой сладкой истоме, исколотая и кровоточащая, истерзанная амбициями одного из свои сыновей, где-то вглубине оскорбленная и обиженная на то, что ее так жестоко предали; как и любая любящая мать, замкнувшаяся в себе, пытаясь осмыслить, осознать произошедшее. Только вот, по правде говоря, по мнению Лиз, выбралась из своего плотного кокона самоубеждения и самоуверенности бравая старушка несколько рановато. Фройляйн Бергманн любила идти вразрез с массой толпы, вечно несущейся вскачь как-то вроде по тем рельсам, но явно не в том направлении, да не только поэтому женщина не верила в настолько скорейшее счастливое исцеление Туманного Альбиона. Да, не против каждой колонны танков следовало идти с ножом, и Эльзе в существовании рациональной жилки всегда было отказать сложно. Пожалуй, просто хэппи-энды были не в духе нежной и хрупкой психики телохранителя австрийского посла.

Эльза улыбнулась не менее ласково, чем мурлыкнул отказом ее босс, и задорно сверкнула глазами в сторону местных представителей местного беззаконья. Учитывая, что Оливию все еще бунтующий -  кто-то удивлен? - американец уже уверенно поволок в зал, этот пункт программы Бергманн, кстати, решила оставить на закуску и пообщаться со своей коллегой по несчастью уже после того, как уляжется еще одно несчастье, но текущее, а не нескончаемое, как их ненаглядные шефы.

Дом скорби медленно просыпался от длительного сна, неспешно потягиваясь.
Как никак, а в гостях у Спящей Красавицы терпеливо и со вкусом назревал международный скандал.

Едва невольно одернув платье, Эльза напоследок сверкнула соблазнительной усмешкой в первую - и последнюю, как она надеялась - откровенно напрашивающуюся на грубость колдокамеру и, тихо шурша скромным серебристым шлейфом, юркнула мимо мрачного с виду юноши, до этого настойчиво просившего их разоружиться, в багровый (от смущения? от возмущения? или неужели-таки от наглости?) зал за Райнером.

И таки да, десерт, дамы и господа: своего босса никому сумасшедшим молодая женщина считать не рекомендовала бы. Имейте в виду. Укусит ведь. В шейку. Ваша сонная артерия - это известный для фройляйн Бергманн деликатесы.

В памяти брал первую ноту отчего-то именно Шуберт и его плещущаяся в льющейся в подсознание Эльзы музыке "Форель".

Отредактировано Elza Bergmann (2012-05-27 06:17:49)

- Сдать палочку? Вы просите меня сдать палочку? Вы не знаете, с кем говорите! Перед вами заместитель главы отдела по Обеспечению Магического Правопорядка Министерства Магии Соединенных Штатов Америки, дипломированный аврор и личный сопровождающий посла нашей страны Энтони Фишера. И вы просите меня сдать мою волшебную палочку? Да как вы смеете? - громко, нервно, но с абсолютно спокойным внешним видом совершал самый что ни на есть официальный наезд на "гардеробщика", лишь засунув руки в карманы брюк, как бы нарушая и без того бестолковую субординацию. Да, Колдман был возмущен. До предела возмущен. Потому что ну как можно было просить сдать то, от чего может зависеть жизнь? Нет, невербальные заклинания никто не отменял, но все-таки. Потом Генри резко вздохнул, поправил галстук, выровнял спину и быстрым взглядом оглядел предмет своего возмущения.
Рыжий. Значит, Уизли. Юн. Скорей всего, Рональд. Ох, коллега.
В ту же минуту Колдман не пожалел, что решил во время полета из Вашингтона в Лондон потратить время на изучение примерного и не очень списка гостей на этой как бы пижамной вечеринке. Ну да, ему, наверное, стоило бы относиться к этому серьезнее, все-таки Британия первый раз открывает свои двери и границы для представителей других министерств и прочей иностранной нечисти, и он бы относился к этому серьезнее, если бы не понимал, что никакого толку эта встреча на высшем уровне не принесет. Как бы Британия ни пыталась заманить всех остальных своими якобы вкусными, но на самом деле почерствевшими плюшками, все заранее знали, что эта братия под названием "многочисленная иностранная делегация" в действительности прибыла лишь с одной единственной целью: растерзать Соединенное Королевство и дожевать уцелевшие кусочки после погрома. И ошибкой Британии было уже то, что они попросили сдать палочки.

И кстати о палочках.

- Хотя постойте..., - Генри изобразил задумчивый вид, косясь на Уизли. - Мы же с вами коллеги. Мистер Уизли, верно? - спросил он чисто для проформы, чтобы заместитель соответствующего его отдела в Великобритании мог на пару секунд подивиться. - Надеюсь, вы меня поймете и перестанете настаивать, ага, - он коротко улыбнулся, быстро отсалютовал и отправился в зал, где наверняка от каждой стены гулким эхом отдались его возмущенные реплики.
Когда он зашел и встретил не самые приветственные взгляды, Генри ничего не оставалось, кроме как всплеснуть руками и посмотреть на часы.
- Ох, так и знал, что забыл перевести время! Я-то думал, еще никого нет! О, господин посол, прошу меня простить за опоздание и сей концерт - перелет, события в Кандагаре, вы меня понимаете, - уже больше для публики говорил Колдман, приближаясь к Фишеру и его помощнице, чью фамилию он терпеть не мог произносить, потому что считал исключительно дурацкой. - Прости, Фишер, еле вырвался. Канун Рождества, маггловские ребята хотят ставить елку в Афганистане и украшать мячиками для гольфа, я не мог не рассказать тебе про эту тупость лично, - проговорил он скороговоркой, предупреждая вопросы друга. - Оливия, - Генри наклонился и поцеловал ее руку. - Рад видеть на триумфальном падении Британии, очень рад.

Если бы генерирующие стыд клетки мозга мистера Саксби уже к выпускному не переквалифицировались по причине простоя в ответственных за маникюр, Джон натурально провалился бы сквозь землю. Вылез с обратной стороны и провалился бы еще пару раз. Для острастки и придания размаха перфомансу. В такой истории без перфоманса – никуда.
Министр магии отдает свою палочку аврорам, дабы подать пример своим высокопоставленным гостям. Простите, что?
Похоже, господин Митчелл широким жестом только что обозначил начало новой эры в политике. И, как любой смелый и несомненно гениальный новатор, оказался не понят современниками. Ничего, стоит ему умереть, и такой подход начнут практиковать все правительства мира. Да что там правительства! Вечеринки "без галстуков" уйдут в прошлое. Встречи "без палочек" сведут с ума высший свет. Вход с палочками в общественные места будет запрещен. Использование палочки на улице - явный показатель дурного тона и неуважения к окружающим. Только дома, в темноте, под одеялом, извращенцы будут поглаживать свои палочки и мечтать о том, как покажутся с ними на людях. Смелые, слишком смелые фантазии.
Разоружайся, магический мир!
Джон не исключал вариант, что Министр уговорил рюмочку-другую непосредственно перед выходом.
Саксби вспомнил о своем отрицающем патриотизм складе ума, залюбовался первоклассным маникюром и даже расчувствовался. Тем журналистам, что успели запечатлеть его вдохновленный вид и трепетный излом бровей, определенно повезло.

Парадный зал мистер Фишер одаривал своим присутствием всего ничего, но испускаемая американским послом фееричность уже выгибала стены. Масло в огонь подливал выросший буквально из-под земли, как зубы дракона, мистер Заместитель Главы Колдман. В узких кругах - лошадка темная и легендарная. Ох, Саксби никогда еще не любил утренние газеты так сильно, как сейчас. Даже несмотря на то, что благодаря скандалу при входе мистер Колдман может и отобрать у него все первые полосы.
Мисс Кребтри поджимала губы и ни на шаг не отпускала своего начальника - возводила плотины поперек фонтана всей этой энергии. Но даже эта трепетно обожаемая Джоном женщина не всесильна. Он натурально видел плывущие в воздухе золотые блестки.
Американцы крошат убранство зала, вы только посмотрите на это. Мамочки, а ведь при них еще и палочки остались.

Раздразненный герр Краузе готов добавить в этот антагонистический англо-американский коктейль лепту своего настроения. Смотреть на госпожу Эккерсберг нельзя - только на ее отражение в щите. Мадемуазель Сент-Илэр источает такие улыбки, словно на конкурсе красоты первое место занял министр Митчелл, а ей достался только титул вице-мисс.
Обобщим - вечер тревожно синел, и в воздухе запахло грозой.

Как вы уже поняли, Джону оказалось совершенно нечем заняться.
У мисс Кребтри, например, дела никогда не кончались. И Эльза - всегда при исполнении, и со своей программы не переключается вообще - так и пришла в этот мир, оружие массового поражения в вечернем платье. Ни на секунду не перестает она атаковать противников - от ее ленивого пасса рукой у крайнего справа аврора только что инфаркт чуть не случился. Эльза гуляет.
У Джона при дворе герра Краузе функции более разнообразные, но дискретные. И сейчас он может поправлять запонки столько, сколько душе угодно. Интересно, сюда пустят фотографов? Саксби срочно нужно пустить в ход свое игривое настроение, а не то золотых блесток в воздухе прибавится.

Мир всегда был щедр к Джонатану, и изменять своим пристрастиям именно сегодня желания не выказывал. Саксби что-то нужно – Саксби это получает.

Лондон! Воистину, только здесь прогулка до лавки котлов может незаметно превратиться во встречу выпускников.

- Ты выбрала эту работу из-за формы? - Джон не был уверен, что авроры стоят рядком для того, что бы гости могли развлечь себя необременительным флиртом. Точнее, он был уверен, что совсем не для этого. От этого его улыбка, обращенная к Анне Мартин, сильно смахивала на рекламу отбеливающего зубного порошка серии "Ведьма-хозяюшка". Такая же широкая, ослепительная и преисполненная осознания собственно великолепия.
Узнать Анну было трудно, да и в Хогварсте их дорожки было слишком разными. Но это же Джон. Память на лица абсолютная - в его резюме так и написано.
И бесхитростное нахальство, которое написано на его лице. Джону даже не нужны визитные карточки - при одном взгляде на него понятно все и сразу. От этого типа не избавиться просто так.
- Не бойся в этом признаться - я одобряю такой подход. Цвет тебе удивительно идет, Анна, - Джон быстро коснулся губами ее руки и буквально завился вокруг, оттесняя других авроров и попутно перебирая все, что помнит об этой девушке и что видит сейчас. Не так уж густо – годом младше, Рейвенкло, мелькала в списках членов Ордена Феникса. Учебку прошла явно не вчера, иначе не была бы оправлена на охрану такого приема. Привлекательна. Слишком прямая для интересной игры.  Но как раз это будит определенный азарт, не так ли?
И красный Анне действительно шел. Несмотря на то, что вся аврорская братия почти сливалась с парадным залом.  Интересный, однако, ход.

Отредактировано Jonathan Saxby (2012-06-06 00:43:19)

Дипломатия считалась игрой – тонкой, ювелирно точной. Но шутки и иронические злые насмешки, которые позволяли порой отпускать в адрес друг друга дипломаты, были призваны отнюдь не ухудшить ситуацию, а перевести её на другой уровень.
Ты никому ничего не должен – никто ничего не должен тебе.
Ты просто играешь, наслаждаясь безнравственной свободой, доступной только чистокровным дипломатам. И это, как капля безумного хмеля, заставляет блестеть глаза Краузе. Вызывает опасную улыбку у Бергманн. Вызывает усмешку Фишера и лениво-натянутое снисхождение у Сэнт-Илэр.
И приводит в ярость Митчелла.
Послов сегодня можно было назвать венценосными особами. И если Эва олицетворяла собой неприступную и опасную Норвегию времён Харальда Прекрасноволосого, то Райнер Краузе являл собой Австро-Венгерскую империю во времёна её величайшего расцвета. Энтони Фишер был той индустриальной заокеанской мощью, которая железом и оружием давила половину мира. Ивонн Сэнт-Илэр была викторианской Францией времён Медичи – тонкой, изящной, держащей в броши в волосах смертельный яд, готовая подсыпать его своему извечному историческому противнику.
Это был коктейль.
Эва – ядовитый абсент.
Краузе – сухое каберне.
Фишер – крепкое виски.
Ивонн – бьющее в голову шампанское.
И будь Эван Митчелл пустым сосудом – он бы смешал их всех.
Поглотил бы.
Но Англия была чашей, наполненной грязью и гнилью, и поэтому благородство и дерзость напитков вместо того, чтобы воевать между собой, принялись… играть. Заигрывать. Призывать. Увлекаться и веселиться.
Мы слишком крепки для Вас, герр Митчелл.

- О, разумеется, нет, - лениво согласилась норвежка, кидая по-королевски снисходительный взгляд на английского посла. Последний был не совсем безнадёжным, раз решил начать именно с неё: на это Эва и рассчитывала. Можно слушать Митчелла вполуха, наблюдая за реакцией остальных. Она оказалась диво какой неоднозначной, что заставило Эккерсберг торжествовать.
И вы, ползающие, обессиленные англичане, пытающиеся показать свою власть и влияние, но вызывающие лишь снисходительную усмешку – так дедушки реагируют на милые шалости своих внуков – не замечаете главного. Не можете заметить, ибо кичитесь своей эфемерной раздутой гордыней. Вашей стране конец – но вы, словно утопающие, продолжаете цепляться за соломинку, преломленную ещё у основания. У вас нет ни сил, ни возможностей, ни идей – но вы упрямо делаете вид, что всё как раз наоборот. Кого вы хотите обмануть? Нас? Мы острили зубы на подобных вам, а позже, истерзав их в клочья, отбрасывали презрительным движением идеально блестящих туфель в сточную канаву. Мы вершим собственный суд, играем по собственным правилам – и нам категорически наплевать на то, что вы думаете.
По той простой причине, что вы – ничтожества, рождённые ползать.
Освободите нашу взлётную полосу.
- Мне весьма льстит, что женщину-норвежку, прибывшую в патриархально настроенную шовинистическую Англию без сопровождения, посчитали наиболее опасной особой, - как бы между делом подмечает Эва, величественно сложив руки у солнечного сплетения в замок Джоконды. – Но не буду Вас ни в чём винить: в конце концов, в Вас говорят гены Ваших предков, которых поработили древние скандинавы.
Эккерсберги, если верить сплетням, там так же отметились.
Но Эван Митчелл был скучен.
Бесцветен.
И его попытка сгладить ситуацию превратилась в позорное фиаско именно в тот момент, когда Эккерсберг словила взгляд стоящего в паре шагов от неё австрийского посла.

- Герр Краузе, - тоном, полным злого веселья, произносит женщина, ступив шаг в сторону и замыкая эллипс персон: она, Краузе, Бергманн, Митчелл. - Вы слыхали о нововведении в кодексе поведения всея Англии? Ныне, вестимо, приняли… законопроект, - волшебница с презрением и издевкой тянет последнее слово, неприязненно оглядывая посла Великобритании – и надеется, что последний прочитает в её взгляде пожелание скорейшей мучительной политической смерти его страны. – Да-да, - снова веселится норвежка, - в нём говорится, что приказ сдать оружие высокопоставленному лицу, представляющую иноземную державу, считается признаком величайшего уважения. Фрёкен Бергманн, - чуть изогнув брови, Эккерсберг обратилась к помощнице австрийца. Точнее, его цепной гиене, которая перегрызёт глотку любому, лишь уловив нужный оттенок в словах своего шефа. – Кстати говоря, следующий пункт нововведения гласит, что подобный приказ, выданный не кому иному, как женщине, которая присутствует без сопровождения на официальном приёме, отнюдь не является признаком недоверия! Представляете?
Под конец фразы Эва позволила себе добавить в голос удивлённые интонации – обычно такими встречают незваных и нежданных далёких родственников.
- Какая… - Эккерсберг сделала вид, что отвлеклась на убранство зала, подбирая нужное слово, - откровенно конформистская позиция… - с мрачным удовлетворением подводит черту волшебница, переводя голос в более низкий ледяной диапазон.

Эва чуть дёрнула уголком губ, что выражало крайнюю степень уважения в данный момент и величественно удалилась, желая поприветствовать остальных высокопоставленных лиц.

- Герр Фишер, - не изменяя своей привычке отдавать должное по родным законам, поприветствовала норвежка американца. – Господа, - не забыть его сопровождающих. – Фрёкен Сэнт-Илэр, - по-скандинавски жёстко произнося её фамилию, слегка улыбнулась волшебница. – Увы и ах, посла Болгарии ныне не предвидится среди нас, - с нитью шёлкового сожаления молвила Эккерсберг, продолжая ткать свою ледяную канву, усмехаясь американцу и француженке. – Пожалуй, балканское солнце и сладковатая ракия стали бы отличным десертом, не находите?..
Десертом, который утопил бы Англию.
Но пусть последняя побарахтается, пусть осознаёт свою безнадёжность, пусть утонет, лишившись последних сил.
Мы поглядим на представление с возвышения собственного достоинства.
Иностранцев можно было отличить по манере держаться: властно. Расчётливо. Холодно. Пытливо.

И ни один англичанин этого не видел.
Не ощущал.
Не замечал.

Эккерсберг, едва склонив голову и удаляясь в другую сторону, ликовала.

Отредактировано Eva Eckersberg (2012-06-22 15:53:50)

Обязанности авроров растекались по этому залу, как тающее желе. Не потому, что их было слишком мало, наоборот. Слишком много требовалось сегодня, здесь и сейчас, поэтому комплексвсяких "нужно" и "необходимо" не мог держать какую-то одну форму, он обволакивал стены, мебель, самих людей, и воздух сам дышал напряжением, насколько бы парадоксально это ни звучало.
Локвуд не любил такой размазанности, он особенно остро нуждался в четкости задач, в прямом направлении. Этот факт усугублялся тем, что на этом приеме сам аврор был как раз не аврором, а гостем. Это хуже, хуже хотя бы потому, что Ксавье не любил людей, тем более - чужих людей, тем более - враждебно настроенных. А здесь это чувствовалось, на всех светских и дипломатических приемов толпа изысканных леди и джентльменов была лишена человечности, умения сострадать и ставить себя на место другого. Никто не спорит, авроров тоже учат этому, потому что в бою жалость - плохой советчик. Но никто не запрещает им оставаться людьми.
Здесь по залу плавают акулы.
Из острые зубы сложены в три ряда за приветливыми улыбками.
Они умрут, стоит им остановиться и умолкнуть.
Стоит где-то пролиться крови - они сплывутся туда сразу же.
Они голодны.
В руках Локвуда была трость, два кроваво-красных камня сверкали в глазах льва - набалдашник весьма символичный и намекающий. Черный костюм Ксавье был для него не слишком уютен, но выбирать не пришлось. Они, хозяева бала, небольшая команда людей, оказавшихся в лодке посреди моря. А вокруг... верно, акулы.
Чуткий слух его уловил разговор рядом, и Локвуд, почти не задумываясь, двинулся на звук.
- Не хочу показаться грубым, - Ксавье подхватил ладонь ладонь снизу, набалдашником, приподнимая и перехватывая своей. Чуть пожав, мужчина кивнул девушке в знак приветствия. - Но миссис Мартин при исполнении прежде всего, не стоит её отвлекать.
Отпуская тоненькие пальчики, Локвуд приподнял уголки губ. Он не видел, но чувствовал алый цвет платья Анны, и этот цвет грел его, как и понимание того, что и в прекрасных девушках живет страсть защищать и вершить правосудие. Повернувшись к гостю, Ксавье перестал улыбаться, перехватывая по привычке трость двумя руками.
- Аврорат Министерства Магии Великобритании здесь - орган правопорядка и обеспечивает защиту гостей, но не выполняет роль эскорта, - мужчина чуть склонил голову, дополняя свои следующие слова. - Ещё раз прошу меня простить за возможную грубость, всего лишь хотел пояснить.

Отредактировано Xavier Lockwood (2012-07-09 11:47:47)

В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Но у Реми были явные претензии как минимум к первой развлекательной части, которая по задумке должна была показать послам и их помощникам все гостеприимство Новой Великобритании. У него же было ощущение, явно идущее вразрез с ожиданиями, что ему прочитали весьма неубедительную лекцию на тему «Лучше нет нашей страны, и посмотрите направо». Спасало общество прекрасной Ивонн, которая совсем не была против его комментариев относительно всего вообще. Но и они резко иссякли на входе в приют. С первым же увиденным ребенком от живости не осталось и следа. Подходить к ним он не стал, предпочитая любить их на расстоянии, у дальней стеночки. А Ивонн словно окончательно проснулась и искренне радовалась, но даже ее восторг неукоснительно прервался, когда она поняла, что дети бракованные. Впрочем, ее разочарование пришлось очень к месту, поскольку именно благодаря ему она решительно направилась к выходу, по пути забирая его, уже погруженного в грустные мысли о том, что он в Англии уже три дня, а еще не увиделся со своими дражайшими друзьями.

В следующий раз он вознамерился послать в принимающую их страну список того, что они считают хорошими развлечениями, а что, по их мнению, они могут оставить для кого угодно другого. Будет ли это менее грубым заявлением, если они сопроводят его подарками?
- Не ной.

Сейчас, пожалуй, во всем безукоризненном и идеальном виде мсьё Тиссо единственным изъяном была недовольная гримаса, но и она исчезла через секунду, получив признание посла. Он ответил ей ленивой улыбкой и пошел следом, волнуясь совсем чуть-чуть. Секундой позже защелкали затворы, ослепительные вспышки заискрили по обе стороны от дорожки, а он прелестно улыбался, на ходу проваливаясь в миссии быть серьезным и деловым.

Но надо признать, на входе его достаточно удивили, чтобы вызвать недоуменно нахмуренные брови. Все лучше, чем насмешливость, правда? 
Вот и все. Заберут палочки и устроят ежедневные экскурсии с утра до вечера. Одинаково жестоко для нас и совершенно миролюбиво для них.
Личные интересы странным образом подавлялись с самого начала их путешествия, но если ради Франции можно претерпеть все, то из-за их сомнительных запросов он вряд ли будет безропотен.
Подозрение к истинной причине собирания палочек только укрепилось со словами Авады Рихтер. Ивонн шепнула ему задание разузнать подробнее о ситуации в стране, и в первую очередь он подумал о семействах Нотт и Малфой-Гринграсс. Теперь желание их посетить подкрепилось весомым доводом.
Реми только хотел разразиться благородной речью на тему «как я буду защищать свою даму без палочки», как герр Краузе, милейшей души человек, или, если дословно от других людей, «бездушный Вельзевул », пришел на помощь Ивонн. Тиссо, как умный мальчик, незаметно проскользнул вслед за ними в зал и, прямо скажем, испытал эстетический шок. Дань красному цвету вызвала отвращение, он даже остановился на несколько секунд, дабы оценить степень пресловутого отвращения. Сие в рамки совсем не укладывалось, и с тихим вздохом он пошел дальше, пытаясь вообразить, сколько часов ему нужно будет здесь находиться.

Англия старается, как может, чтобы произвести на них должное впечатление, так почему же ее все время клонит не в ту сторону? Гротескные речи, вычурные приемы, и при всей несообразности гости дают ей еще один шанс. Никто не теряет настроя и наслаждается обществом других. Все правильно: не теряем суть подобных собраний.
Реми улыбается и время от времени кивает в приветственном жесте. Разразится еще одна ссора, и, как он чувствует, в ней будет замешан отнюдь не он, скучающе бродящий среди людей, и, пожалуй, даже не послы, с дежурной улыбкой медленно съедающие души присутствующих, а те дамы, которые по случайности облачились в красное. Какой нелепый просчет! Злее их здесь не может быть никого.

Неподалеку оказались беседующие помощник австрийского посла и девушка из аврората. Реми четко помнит его имя – Джонатан Саксби. Фамилия как невежливое жевание с открытым ртом. Произнести ее с изяществом – особое умение, и он собирается попытаться. Реми медленно приближается, прислушиваясь к их разговору и ожидая подходящего момента для встревания. Его опережают – еще один аврор с тростью, - но Тиссо уже во все глаза смотрит на этот артефакт, строя предположения по поводу его свойств. Становится рядом и собирается представиться, но сухое напоминание пришедшего аврора останавливает его и вызывает улыбку. Реми с интересом наблюдает за ним и вдруг отмечает, что он слепой, и трость носит только из-за нужды. Интерес к ней потерян. Ску-ука. Зато возникают сразу тысячи вопросов относительно того, как ему здесь работается и как можно было назначить его среди прочих следить за вечером?
От ответа Саксби Реми приходит в восторг, но тщательно скрывает улыбку, зная, что сейчас к ним обращены заинтересованные взгляды. Работа на публику – это самое занимательное. Тогда он недовольно покачивает головой и подкрепляет это резким возмущенным выдохом, словно в самом деле услышал нечто непотребное. Пусть первый его жест слепой аврор не заметит, но принадлежность второго к себе поймет по дыханию, коснувшемуся его щеки.
Совсем немного, и будет ссора. И, как Реми предсказывал, здесь замешана дама в красном.