Ксавье не помнил не только того, кто это сказал, но даже того, где он это услышал. Слепые дети... Дети, которые рождаются слепыми, они ведь не знают, что потеряли. Точнее, чего лишены от рождения. Они не видели радуги, неба дневного и ночного, никогда не видели луны и тем более - какого цвета моря. И почему снег белый, а в дождь все вокруг кажется серым. Должно быть, это даже милосердно, потому что знать, что потерял - гораздо больнее.
Хотя сам Локвуд предпочел бы ещё раз потерять зрение, чем родиться вовсе слепым. Мир был слишком цветной, чтобы беспроглядно жить в темноте. Аврор думал об этом, неся на руках свою начальницу, леди Рихтер. С отвлеченным удивлением он понял, что даже не помнит, какого цвета у нее волосы. А знает ли вообще? И почему об этом думается именно сейчас?
Он знал. Все дело было в том, что когда они бросились в погоню, там была цель - поймать. И вот, когда пусть не на сто процентов, но задачу они выполнили, Рон повел пленницу в комнату для допросов (конечно, куда же ещё он мог ее повести?), а на плечи Ксавье легла гора побольше. Кабинет он нашел легко, ещё легче - женщину в нем, которая так и лежала без сознания. Нет хуже врага, чем сомнения, и Ксавье не сомневался, он просто взял ее на руки и понес к каминам, чтобы переместиться в госпиталь. Он знал, что Леди Рихтер нужна помощь, которую он не в силах оказать сам.
Уже начали появляться вызванные срочно сотрудники, в коридорах поднимался гул, и это раздражало, это просто бесило. Локвуд всегда отличался спокойствием, но не сейчас, когда голова и так гудела после схватки, а они, они кричат, говорят так громко и топают, топают, но зачем? Все уже позади.
Он не хотел себе этого представлять, но воображение было беспощадно. Слепой аврор, держащий на руках безвольное тело своей начальницы, настоящей железной леди, которую попытались переплавить на что-то иное. Ксавье не хотел думать о том, как на них смотрят, не хотел знать, что ему уступают дорогу, и радовался, что народу пока мало. Но и этих немногих было достаточно - слухи, домыслы, пересказы со все новыми подробностями. На нем не было очков, его обездвиженные глаза пугали. Ему было больно. Локвуд знал, что за его спиной шепчутся, к этому можно привыкнуть. Но он не вынесет, если так будут шептаться о леди Рихтер. Она слишком важна, чтобы дать им хоть маленькое зерно сомнений. Как там было? Пустите Богу немного крови, и люди перестанут в него верить? Ксавье верил в Аваду. В ее силу, хватку, уверенность; ее методы были чрезмерными, но она защищала то немногое, что они успели сохранить после войны.
Он шел, зная наизусть дорогу, и думал о том, какого цвета волосы у леди Рихтер.

***

Ксавье не знал девушку, которая пришла, но ее голос был приятным. Необычный и запоминающийся. Локвуд объяснял, что главе аврората нужна немедленная помощь, пытался рассказать без подробностей, как были получены травмы, как Рихтер стала приходить в себя. Он не видел, но знал, что на ее голос оба обернулись одновременно.
- ...И если ты до появления старших колдомедиков не приложишь все усилия для этого, я обещаю, завтра и ты, и твой отец тоже не сможете стоять.
В комнате стало душно. Локвуд ощущал это всем своим существом, как стало душно и напряженно. Теперь, когда он снова слышал голос начальства, когда она произнесла вновь именно угрозу, ему стало спокойнее. Почему-то.
- Локвуд, Уизли ко мне сюда, где бы он ни был. Быстро.
- Да, мисс Рихтер.

Отредактировано Xavier Lockwood (2012-04-12 14:24:14)

Каково тебе жить, зная, что где-то заживо разлагается человек, который тебя любил? Каково тебе жить, зная, что где-то есть человек, который его предал, что человек этот, возможно, жив-здоров и даже счастлив? Зная, что люди, способствовавшие этому предательству, определенно живы-здоровы, да и счастливы в своем роде. Каково тебе жить, зная, что над твоими друзьями постоянно висит туча, и имя ей Аврорат?
Тебе живется неплохо, немного безразлично и придавлено к земле, тебе живется неплохо с внутренней злобой и верой, хотя, скорее железным убеждением, что месть будет, что свое ты возьмешь.
Каково тебе сидеть дома, кормить рыбку, собираться в Мунго, собирать волосы в хвост, зная, что сейчас решается твоя судьба, ваша судьба, судьба тех, кто тебе дорог?
Тебе немного нервно, до покалывания в кончиках пальцев. Ты могла бы пойти сама, успела бы до смены в Мунго, ты могла бы пойти, но жребий выпал иной, карты легли по-другому, ты чьей-то злою волей, а, может, наоборот, доброй, отправлялась в Мунго, а не в Министерство, работать, а не вершить судьбы.
Ты кусаешь ногти, ты говоришь рыбке, что все будет хорошо, чертовски трогательная сцена, ты твердишь себе, что все будет хорошо, ты чуть не сбиваешься при аппарации, отвлекаясь на эти мысли. Маркус, Тео, Стар.
Ты считаешь ступеньки. Тео, Стар, Маркус.
Ты считаешь пуговицы на халате.  Стар, Маркус, Тео.
Ты считаешь секунды до начала смены все в том же дурацком ритме вальса, ты перекладываешь больничные карты под эти гребанные раз-два-три, ты теряешься в догадках, где же Пенни, ты уверена, что не сдержишься, и девочке опять достанется пара пощечин. Только в этот раз не за её панику, как это обычно бывало, в этот раз паника будет твоя.
Ты уверена, но вся твоя уверенность испаряется, когда вносят Её. Ты забываешь про Пенни, ты  сбиваешься с ритма, ноты падают с пяти строчек, ступеньки проваливаются под ногами, пуговицы рассыпаются по полу и стучат, и это больше не вальс, это скорее марш. Похоронный. Но в чью честь?
Ты справляешься, берешь себя в руки, понимаешь, что пуговицы целы, что земля не разверзлась, что мир еще стоит на трех китах, берешь эмоции под контроль. Доли секунд, среди которых некому различить твое волнение, доли секунд, за которые ты проживаешь несколько часов, перебирая варианты развития событий, гадая, что же случилось с родными-хорошими. А потом просто отключаешь эмоции, насколько это возможно, смотришь, не отрываясь, на мертвенно бледное лицо, показываешь куда нести и где бережно опустить тело, никак иначе главу Аврората ты пока не можешь назвать.
Слушаешь рассказ о случившемся, задаешь вопросы, пытаешься собрать по крупицам картинку, что же произошло, непосильное занятие в условиях сохранения внешнего спокойствия и попыток понять, что делать с мисс Рихтер.
А она приходит в себя, тебе казалось бы это забавным, если бы не было таким грустным. Аваду не убить Авадой, её вообще не убить.
Она слабым голосом угрожает, неведомым образом вспоминая про твоего отца, ты опускаешь веки, прикрывая глаза, пытаясь унять свой гнев, свое беспокойство, тот непонятный клубок эмоций, что внутри тебя. Ты из-за них готова стать Медузой Горгоной, поднять глаза на мисс Рихтер, задать один вопрос и превратить её в камень. Ты можешь это сделать, палата пуста; ни один аврор не способен услышать невербальное, у мисс Рихтер нет палочки и нет сил. Ты можешь, но что-то противиться, слова про отца бьют по больному месту, где-то в душе сжимаются тиски, а ты лишь сдержанно киваешь, принимая решение.
Ты научилась молча склонять голову, научилась заставлять людей верить в твою покорность, в твои сломанные косточки, несложно провернуть такое еще раз. Несложно, казалось бы, а у тебя дрожат руки. Мерзко тебе сейчас.
Ты можешь, но ты не делаешь, непонятно чью шкуру спасая, толи свою, толи воображаемую отца, может, ему и лучше было бы, если бы вас не стало, ни тебя, ни его; вымерший род, нотка драмы в истории второй магической. Ты закрываешь глаза, полностью опускаешь веки, а не просто прикрываешь ресницами не знающие стыда зрачки, ты пытаешься забыть хоть на мгновение, кто перед тобой, пытаешься вспомнить, что ты колдомедик, что ты дала клятву.
Рихтер зовет Уизли, а ты сжимаешь палочку, начинаешь действовать. Ты боишься ошибок, тех, что нельзя исправить, ты боишься сделать что-то не так, а если «полу» перед «живая» по твоей милости придется заменить на «не», вряд ли кто сможет это исправить. Убить же – у тебя впереди вся смена, ты еще успеешь решить и решиться.
- Целебный эликсир. Если его нет, то хотя бы Inulium Helenius. Быстро, - голос спокоен, но, видимо, мысли об убийстве наложили свой отпечаток на взгляд, такой же младший колдомедик как и ты бежит исполнять указание, а ты мысленно проклинаешь палаты, в которых ничего нет.
Ты касаешься запястья главы Аврората, ты касаешься запястья той руки, что подписывала приговор твоим родителями, касаешься бережно и легко, пальцы почти не дрожат. У твари нормальный пульс, слабый, но не как у умирающих.
- Anestesio, - успокаиваешь боль, чувствуешь себя богом, - Episkey, - чтобы  не отвлекаться на мелкие царапинки. - Forficula secare, - мантия будет новая, если выживет – такая же темная, если нет – белая, старая вся разодрана и в крови, и не жалко ни капли, ты бы и сонную артерию перерезала, но перед глазами будто маггловский знак STOP.
Осматриваешь на предмет переломов, касаешься пальцами осторожно, смотришь внимательно, ты не умеешь определять быстро и на глаз, ты не знаешь заклинаний, которые могут обнаружить перелом. Время капает.
- Шесть ребер и лучевая кость – не смертельно,  – К сожалению. И другим голосом в голове: Булстроуд, успокойся. Хватит.
Входит Уизли, у тебя сжимаются кулаки, невольно и буквально на пару мгновений, ты надеешься, что никто не заметит.
Где чертов Локк и мои зелья? – мысль просто чтобы отвлечься.

Episkey - кровеостанавливающее, заживление мелких травм
Anestesio - обезболивающее заклинание
Forficula secare - заклинание ножниц. Разрезает и отрезает предметы.

Целебный эликсир - Полное выздоровление
Inulium Helenius - Улучшает состояние больного

огромнейшие извинения за то, что так долго. очень-очень стыдно милли.

Отредактировано Millicent Bulstrode (2012-05-18 00:16:35)

От голоса Рональда становится легче. Одно его появление словно убирает пленку липкого, неприятного ощущения, так схожего с простым страхом. Но Локвуд знал, что не боится. Ему вообще мало чего осталось в этой жизни бояться, по крайней мере, он сам так считал.
Все твердили, что Уизли разительно изменился. Что он совсем не тот милый мальчик, каким был в школе, друзья говорили Ксавье, что их рыжего друга подменили, но в версии с постоянным оборотным зельем или, упаси Мерлин, теми странными существами, которые возможно есть и которых магглы называют инопланетянами, Ксавье не верил тем более. Его не подменили, нет. Он сам изменился, а это многое значит.
Хотя, каким был заместитель главы аврората раньше, Локвуд помнил плохо. Он вообще мало что помнил из того, что было до слепоты, разве что жену и ребенка. Лица родителей уже стали стираться из измученной памяти аврора, и он раз за разом пытался обновить их, чтобы не забыть. Да, вот, чего Ксавье боялся - забыть лица тех, кто был когда-то дорог.
Сейчас ему самому нужна была помощь, но он совершенно не знал, к кому обратиться. Локвуд мог принести гору на плечах, если это было нужно кому-то - друзьям или начальству, но когда дело касалось его самого, мужчина превращался в маленького ребенка. Он научился заботиться о себе, но так и не нашел в себе желание это делать.
- Локвуд, вы свободны. Пройдите обследование и приведите себя в порядок. У вас есть двенадцать часов, после чего я жду Вас на рабочем месте.
Локвуд выслушивал приказ молча, пытаясь понять, где болит и к кому идти, каких врачей искать за несколько дней до праздника, да и есть ли они здесь вообще?..
- Есть, мисс Рихтер.
А теперь надо уйти. Уйти и постараться правда привести себя в порядок, теперь, услышав "на рабочем месте", Локвуд успокоился окончательно. Ничего не изменилось так кардинально, как могло бы. А вы знаете, что для слепого нет ничего хуже перемен?